Царство. 1958–1960

— Думаю, надо браться за консервацию! Вот мы сегодня чем занимаемся? Консервацией занимаемся! — оживился Никита Сергеевич. — Производство овощных консервов мы должны развивать. Отлов рыбы в океанах надо увеличивать, ведь рыба и овощи, особенно овощи — это неограниченные возможности для снабжения населения. И рыбных консервов нужно как можно больше делать. Консервы не портятся за три дня, это продукты долгого хранения, вот из чего исходить надо. Надо как можно больше делать фаршированного перца, томатов, баклажанов, кабачков! Овощи, да с маслицем — объеденье! — облизнулся Хрущёв и взялся резать помидор.

— Правильно говорите! — просиял Фрол Романович.

— Может быть, следует организовать в колхозах мелкие заводы, чтобы колхозы перерабатывали овощи на месте и продавали готовую продукцию. Тогда бы продукция выходила дешевле. И рыбу, я уже сказал, надо мощнее развивать. По питательной ценности рыба по отношению к мясу практически один к одному!

Из-под ножа Хрущёва брызнул соком помидор. Помидор был до того сочный, что угодил Никите Сергеевичу в глаз. Хрущёв бросил нож и стал вытирать лицо фартуком.

— Ладно, хлопцы, перекур. Пошли по рюмочке врежем!

4 сентября, воскресенье. Москва

Так уж получилось, что ни на следующий день, ни в течение всего дальнейшего времени Сергей с Вилулой не встретился. Вернувшись поздним вечером домой, окрылённый совершенно неведомыми головокружительными ощущениями, Сергей Никитич почувствовал недомогание — его знобило и тянуло правый бок Сергей решил, что перетанцевал, ведь сколько времени он выплясывал, как умалишённый? До утра он промучился, думая, что вот-вот боль утихнет, но когда, совершенно измученный, дождался утра и обратился к дачному доктору — моментально угодил в больницу: врачи диагностировали острый приступ аппендицита. Операцию сделали незамедлительно. Неделю Сергей Никитич пролежал в больнице неделю, потом две недели был дома, потом вышел на работу, где скопились горы работы. В больнице и дома его несколько раз навещал конструктор Челомей, рассказывал о новых задумках, о том, как двигались исследования в хрущёвской лаборатории. Сергей Никитич стал вникать в технические задачи стоящие перед коллективом КБ, ему на дом доставили всевозможные расчёты и чертежи, он изложил Владимиру Николаевичу некоторые свои соображения, однако бесхитростная дева, околдовавшая его своим магнетическим поцелуем, навязчиво сидела в сознании. Из больницы он звонил Вано, просил, чтобы Вилуле передали его извинения, рассказали про внезапную болезнь, про операцию, сказали, что как поправится — сразу её найдёт. У Вилулы в квартире не было телефона, а давать свой телефон, раскрываться, кто он есть, Сергей не хотел. Вано через Олю послание передал, а обратно принёс не только привет, но и записку, где совершенно наивно было написано: «Ты давай-ка, выздоравливай! Есть кому за тобой ухаживать? Мамка-то с папкой, есть?». От такой душевной записки Сергей Никитич словно помолодел — какая искренняя девушка! Закрыл глаза и представил её выражение лица, рыжие волосы, уверенные и очень мягкие руки, пышные очертания груди, даже запах волос представил… Ну как же сладко она целовалась!..

5 сентября, понедельник. Москва, Кремль, кабинет Хрущёва

Сегодня досталось Малиновскому.

— Какая распущенность в армии! Там происходят позорные явления, — негодовал Хрущёв. — Я получил письмо от директора совхоза рядом с Измаилом. Он сообщает, что войска Одесского военного округа разграбили совхоз. Пишет, что не только виноград съели, но и виноградную лозу уничтожили. Как получается, что войска вышли из подчинения командного состава и командный состав не может с хулиганами справиться? Откуда такая расхлябанность?! Надо провести следствие, и пусть виновные платят из собственного кармана!

Малиновский обречённо хлопал глазами.

— Им придётся три жизни отработать, чтобы возместить стоимость виноградника! Что за учения на виноградных полях, кто придумал?! — Хрущёв с возмущением смотрел на маршала.

— Ещё записку получил, — роясь в карманах, негодовал Первый. Он швырнул на стол скомканный листок и стал тарабанить по нему пальцем. — Три военных самолета-кукурузника приземлились в поле, вышли из самолетов люди, словили колхозных баранов, затащили в самолеты и улетели. Возможно ли, что эти похитители не известны для командования? Бараны им понадобились!

— Баранов, видать, на шашлыки пустили! — усмехнулся Брежнев.

— Помолчи! — оборвал Первый.

Брежнев осёкся, а ведь он хотел обратить дело в шутку.

— Товарищ военный министр, объясните, как могут вылететь с аэродрома три кукурузника, чтобы никто об этом не знал и чтобы самолеты потом также секретно вернулись, и никто не понял, с какими трофеями? Не может такого быть! — закричал Никита Сергеевич. Малиновский сидел красный, как рак.