Царство. 1958–1960

Машина стояла за углом. На тротуаре попадались довольно большие лужи, видимо, ночью успел пройти дождь, лужи приходилось либо обходить, либо перепрыгивать. В бледнеющей темноте зарождалось утро. И хотя «Берлин» находился в самом центре столицы, отовсюду раздавались задорные птичьи голоса. За вечер Ян прилично выпил, но не так, чтобы ничего не соображать, он вообще не имел привычки напиваться, любил быть навеселе, тогда нескучно. Размашисто шагая, Ян еле успевал за Лёлей.

Перед «Мерседесом» пристроилась черная «Победа», когда пара с ней поравнялась, двери машины резко распахнулись и им навстречу выскочили трое мужчин. Первый сунул в лицо Лёли какой-то документ, но она даже не пыталась читать, тогда мужчина в костюме отчетливо произнес:

— Уголовный розыск!

Вторые двое подошли к Яну.

— Это он! — обращаясь к первому, что стоял с Лёлей, проговорил милиционер.

— Сажайте в машину! — распорядился начальник и, обратившись к Лёле, бесцеремонно добавил. — И ты, красотка, с нами прокатишься!

— Я вам не красотка! — взорвалась Лёля. — И никуда не поеду! Я — Хрущёва!

Офицер опешил. Она открыла сумочку и достала паспорт.

— Вот, смотрите!

Ошалевший начальник оперативной группы взял в руки паспорт. Яна уже посадили в машину и надели наручники. Увидев заминку, к молодцеватому начальнику поспешил подчиненный, который был возрастом значительно старше.

— Что там, Антон?

— Она — Хрущёва, — растерянно кивнул на Лёлю Антон. — Говорит, родственница Никиты Сергеевича. Что делать будем?

— Документы смотрел?

— Смотрел. Вот паспорт.

Тот, что был постарше, открыл паспорт на странице, где стояла прописка: ЛЕНИНСКИЕ ГОРЫ, 40.

— Хрущёвский адрес, — пробормотал он.

— Брата моего отпустите! — грозно продолжала Лёля.

— Брата?

— Да. Вы его в машину посадили!

— Иди, отпускай! — скомандовал пожилому начальник опергруппы и возвратил паспорт. — Он же пьяный, как за рулём поедет?

— Я поведу, вам права показать?!

— Не надо. Будьте осторожны!

Из «Победы», потирая руки, которые ещё минуту назад сдавливали наручники, появился Ян.

— Где ключи? — громко спросила Лёля.

— Вот, — он протянул ключи.

— Садись, поедем!

Она завела мотор и «Мерседес» тронулся. Оперативники проводили машину пристальными взглядами.

Когда «Мерседес» выехали на Кутузовский, Лёля резко развернулась к Яну:

— Ты что натворил?

— У иностранцев валюту скупаю, — смущённо проговорил Ян.

— И всё?

— Всё. Разве недостаточно?

— Теперь вижу, что достаточно!

— Никогда меня не трогали, гады, — с раздражением продолжал Ян, — все у меня пасутся и выдрючиваются! — потом перевёл взгляд на свою разрумянившуюся от перевозбуждения спутницу, управлявшую машиной, — ты правда родственница Хрущёва?

— Его сын мой муж.

Ян присвистнул.

— Если б я не была Хрущёвой, сейчас бы упрятали тебя за решётку! Тебе что, теперь бежать надо?

— Бежать? Нет. Валюта — мелочи! Улажу, — он гладил её руку. — Ты моя палочка-выручалочка! Прямо как в кино! Тебе за это ничего не будет? — заволновался Ян.

— Ничего. Абсолютно ничего! — твёрдо заявила девушка.

20 сентября, вторник. Лосиный остров, дача Булганина

Николай Александрович располнел, осунулся, при подъёме по лестнице у него кружилась голова и появилась одышка, а всё водка проклятая! Две бутылки в день он обязательно убирал, а иногда открывал и третью — так тошно ему на душе было! Какую ни посмотришь газету, один лысый чёрт Хрущёв со страниц лыбится и вещает, вещает, вещает! Прямо святой! Это и сводило бывшего премьера с ума. Вот и пропускал он стаканчик за стаканчиком. Однажды его помощник позорного зрелища не выдержал и Булганина пристыдил:

— Посмотритесь в зеркало, Николай Александрович, вы стали на себя не похожи!

Булганин взглянул и ужаснулся: небритый, бледный, глаза ввалились, весь отёчный, жирный, неуклюжий, как будто столетний старик! Отставил в сторону бутылку:

— Всё, завязываю, больше ни рюмки! — пообещал он. — Ты правильно, Митрофан, сказал, превратился я в развалину, в физическую и в духовную! Теперь каждый день гулять, а по утрам — гимнастика!

И были это не пустые слова, нашлись у Булганина и воля, и упрямство. Какая была радость работникам, когда услышали они вышагивающего по дому, весело насвистывающего Николая Александровича, который каждое утро спешил в парную сгонять банькой лишний вес, и с едой больше не перебарщивал, питался умеренно, без жирного, а водку вообще — ни-ни! — только чаёк с лимончиком. И ещё появилось в его образе жизни новшество: строго-настрого распорядился он не приносить в дом газет и вынести на чердак телевизор. Вместо телевидения увлёкся Николай Александрович русской литературой, стал зачитываться, в первую очередь, Львом Толстым, запоем читал «Войну и мир», по нескольку раз, внимательно, иногда вслух перечитывал полюбившиеся места. Иногда, отложив в сторону книгу, тяжко вздыхал, приговаривая:

— И у нас так, ей богу! Один в один, как у нас!

3 октября, понедельник. Николина гора, дача Лобановых

Ян приехал в полдень, уставший, хмурый.