Царство. 1958–1960

В Нью-Йорке Хрущёв встретился с прибывшими на Генеральную Ассамблею кубинцем Фиделем Кастро, к нему Первый Секретарь отправился в Гарлем, где Кастро проживал. Были две обстоятельные встречи с президентом Египта Насером, увиделся с премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру, неоднократно говорил с югославским руководителем маршалом Броз Тито, и улыбчивый компаньон по ловле бабочек индонезиец Сукарно был обласкан. Узнав, что в Нью-Йорк на Ассамблею ООН летит русский лидер, многие руководители государств решили посетить Соединенные Штаты, что наглядно демонстрировало возрастающую роль в мировой политике Советского Союза и, само собой, нарастающий авторитет и популярность Хрущёва. Фигурой при этом Хрущёв оставался одиозной, но, может, такое вопиющее поведение и определяло целостность и напористость его незаурядной личности, правда, не всегда правильно понимающей, что хорошо, а что плохо. С Кастро и Неру он смог найти много общих тем, обещал всячески помогать. Довольному Насеру крепко жал руку, а маршала Тито настроил к себе более чем положительно. Было понятно, что на Ассамблее Организации Объединенных наций Хрущёв — центральная фигура. На одном из выступлений он гневно обругал филиппинского представителя, стучал кулаком по столу, тыкая в филиппинца, во всеуслышание объявил: «Перед американцами пресмыкается!». С пеной у рта ратовал за Народный Китай, возмущался, почему в ООН нет представителя истинного Китая? А указывая в сторону официальной китайской делегации, прибывшей из Тайваня и представляющей Чан Кайши, объявил, что Чан Кайши не Китай, что он политический труп!

«Спросите, откуда они приехали?» — надрывно кричал Первый. При этом настойчиво звучали советские предложения о всеобщем разоружении. Другой основной темой, озвученной делегацией Советского Союза, стала тема предоставления всем колониальным территориям независимости, тем более что уже сегодня 14 государств Азии и Африки готовились занять места в Организации Объединенных Наций. Никого не стесняясь, Никита Сергеевич разгуливал без галстука и пару раз появился на пленарных заседаниях в украинской вышиванке. В аэропорту перед отлётом, где Советское Посольство устроило для Первого Секретаря пресс-конференцию, говорил резко, а когда в зале послышался свист, в ярости вскочил и закричал:

«Это свистят те, кого мы в 43-м году не успели закопать под Сталинградом!».

Его коронное, непереводимое «Мы вам покажем Кузькину мать!» ещё долго на все лады повторялось в Америке. Уже в Москве, на встрече с венгерским премьером Кадаром снова припомнили Нью-Йорк, венгр не преминул сказать о злополучном ботинке, которым стучал Хрущёв. Эпизод этот был растиражирован во всех средствах массовой информации и сделался поистине культовым.

— Вы им всю охоту на венгров нападать отбили, — радостно говорил Кадар, — но мы за вас тогда очень переволновались.

— Почему? — удивился Хрущёв.

— Буквально через минуту после вашего ботиночного «хода» вы должны были выйти на трибуну и выступить по процедурному вопросу. В этот момент наш министр иностранных дел повернулся ко мне и спросил: «Как думаете, успеет Хрущёв надеть свой ботинок или пойдёт на трибуну босой?».

Эта история всех развеселила. В целом, Никита Сергеевич остался поездкой доволен.

Когда жена спросила супруга: «Как съездил?» — ответил одним словом: «Расшевелили!».

24 октября, понедельник Москва — Байконур

Моросил дождь, листва с деревьев почти облетела. Дорога была на удивление свободной, и идущая впереди милицейская «Волга» даже не включала сирену. Чёрные машины Председателя Президиума Верховного Совета мчались в Морозовку. В Морозовке Леонида Ильича ожидала Аллуся. Сегодня Брежнев уехал с работы пораньше — к вечеру разболелась голова.

«Видно, к ночи поднимется ветер!» — решил он. Обычно из-за ветра начинал тупо ныть затылок. Леонид Ильич не стал пить таблетку, а выпил рюмку коньяка и велел Черненко связаться с Аллой и узнать, выбралась она за город или нет? Черненко сообщил, что — на месте.

— Передай, я к шести приеду, — распорядился начальник.

До обеда Брежнев вручал ордена, после обеда посетил министерство просвещения, беседовал с лучшими учителями страны, потом засел в кабинете и читал сообщения КГБ про Гану и Эфиопию, куда ему предстояло вскоре лететь. Кабинет у него теперь был в Кремле, в соседнем от Хрущёва здании. Обедали они каждый день вместе: Никита Сергеевич, Брежнев, Козлов и Микоян, а когда Хрущёв находился в отъезде, Брежнев обедал только с Анастасом Ивановичем, потому что у Козлова не получалось к условленному часу приходить, он вечно был занят. Иногда компанию разбавлял маршал Малиновский, единственный человек, который не прогибался перед Фролом Романовичем, так как пользовался особым доверием Первого.

В машине глухо зазвонил телефон. Показав порученцу на себя, Леонид Ильич сам поднял трубку.

— Слушаю!

— Леонид Ильич, соединяю с товарищем Хрущёвым! — раздался в трубке приятный голос телефонистки.

— Лёня, ты? Лёня?

— Я, Никита Сергеевич!