Царство. 1958–1960

— Серёжа мужчина, ему деньги для семьи зарабатывать надо. А женщине диссертация нужна скорее для корочки, и потом — не моё это! Без моих открытий филология не покачнется.

— Какие у тебя цели в жизни? — наседала Нина Петровна.

— Какие у меня цели? — пожала плечами Лёля. — Серёжу любить и чтобы он меня любил, а не своего Челомея, то есть меня больше. Чтобы дети у нас были, и мы бы их любили и воспитывали. Другого не желаю!

— Мыслишь правильно! — одобрил Хрущёв.

— Правильно! — фыркнула Нина Петровна. — А животное в дом принесла!

— Значит, несознательная! — огрызнулась Лёля и поднялась с места. — Спасибо за угощение, я спать пошла! — Она стремительно вышла из комнаты.

— Вот штучка! Вы на неё посмотрите! — всплеснула руками Нина Петровна.

— Абсолютно согласен! — поддержал Алексей Иванович.

— Чего вы к Люле привязались, цельная девка, — встал на защиту невестки Никита Сергеевич.

— Видал, как вырядилась?!

— Ну вырядилась, так что? Дома же.

— Юбка чуть попу прикрывает, позор! В таком непотребном виде она завтра в институт пойдёт! Невестка Хрущёва, скажут!

— Ты жене скажи, чтоб скромнее была, — обратился отец к сыну.

— Она всегда такая.

— Она невестка Первого Секретаря Центрального Комитета! — почти прокричала Нина Петровна.

Сергей побледнел:

— Мам, вы от меня-то что хотите?

— Всё! Закончили препирания! — хлопнул по столу Никита Сергеевич. — Ты, Нина, давай тише, без нас молодёжь разберётся!

— Без нас! Посмотришь, что будет!

— Всё, Нина, всё!

— Кота в дом принесла! Сметаной кормит, мясо в миску кладет! Что люди подумают?!

— Кот не твой, Нина, прекращай! — Никита Сергеевич поднялся. — Пойдем, Алексей Иванович, пройдемся перед сном.

— Пойдемте.

Никита Сергеевич устремился к выходу. Не хотел Хрущёв ругаться с невесткой, главным образом не хотел Серёжу расстраивать. Если любят молодые друг друга, пусть живут без родительской назойливости. Никита Сергеевич помнил, как он досаждал старшему, его женам, подругам, а не трогал бы, не лез бы с советами, может, и у Лёнечки сложилось иначе, может, и не погиб он, и человека не застрелил.

8 января, среда. Югославия, в окрестностях Белграда

Завтра уезжать, а так не хочется, сердце ноет, разрывается. Все эти дни жила словно в сказке! Новый год встретили на Адриатическом море, прожили там целых три дня, а вчера уехали почти на край света, в предгорье, поросшее вековым лесом. Загородная дача советского посла в сорока километрах от Белграда стояла в полном уединенье. Изредка Коля наведывался сюда поохотиться. Уже два раза они были здесь с Екатериной Алексеевной, и оба раза об охоте никто не думал. И сейчас они приехали без шофёра, без сопровождающих, даже домашнюю прислугу, услужливую седеющую Миру, отослали домой, чтобы никто не мешал. За всё новогоднее путешествие Екатерина Алексеевна не вспоминала ни о работе, ни о доме и даже о Никите Сергеевиче! — так было хорошо с желанным, любимым человеком!

«Как сложится наша жизнь дальше, ведь он женат? — замирала окрыленная любовью женщина. — Лучше об этом не думать — будь что будет, любить мне никто не запретит!»

Она прильнула к долгожданным губам, а он гладил её пышные волосы, лаская в ответ. Любовники заняли широкую лежанку, обтянутую шкурками бурундуков, — кроватью такое огромное пространство называть неудобно, даже оскорбительно, но и слово «лежанка» здесь неуместно, правильнее было сказать, ложе. В окошке шумел лес, тёмный, дремучий, он совершенно не страшил, наоборот, представлялся сказочным.

Коля набрал старых газет и разжёг камин, весело потрескивая, дровишки разгорались. Мужчина и женщина бродили по дому, как в доисторические времена, совершенно раздетые, пили вино, слушали пластинки, не переставая бесконечно обнимать и ласкать друг друга. Откуда только брались силы на любовь? И вправду, любовь окрыляет, делает из человека великана! После второй бутылки оба изрядно захмелели.

— Милый, как ты сядешь за руль?

— За руль — завтра, а потом, я дипломат, лицо неприкосновенное!

— Сейчас возьму и к тебе прикоснусь, схвачу тебя! — с наигранной яростью воскликнула Екатерина Алексеевна, пытаясь ущипнуть улыбчивого мужчину.

Неприкосновенное лицо хохотало, изворачивалось, не поддавалось и само пыталось щипать обидчицу.

— Стой, стой! У меня синяки останутся! — обиженно протестовала Катя.

— А это что?! — он щекотал шею, где у Катерины отчетливо проступали следы от пламенных поцелуев.

— Ты целовал! Я платочек повяжу.

— Тебе нравиться, как я целуюсь? — игриво приблизился Николай.

— Да-а-а! — обвивая его за шею, подставляла губы Катя.

На столе появилась очередная бутылка вина. Посол потянулся за штопором.

— Хватит вина, я совсем пьяная!

— Может, сделать чайка?

— Лучше чай! — попросила женщина, и хотя пили сухое, его количество — боже мой! — хмелило беспощадно.

Николай суетился с чайником в кухне. Через открытую дверь было слышно, как он насвистывал.

Чай привёл в чувство, отрезвил.

— Прощаемся с этим счастливым местом, местом наших свиданий! — грустно вымолвил посол и улёгся подле возлюбленной.