Царство. 1958–1960

— Жалко! — вздохнула Катя, повернувшись так, чтобы голова оказалась на его груди. — Мне никогда не было так хорошо, как здесь!

— Этот дом — остров грёз! — мужчина вдыхал чарующий аромат её белоснежного тела. — Дышу тобой — и вина не надо!

— Вот окажемся в Москве и потеряемся, — грустно проговорила Катерина. — Тебя работа задушит, и я на работе утону!

— Потеряемся и позабудем друг друга! — предсказывал горькое будущее любовник.

— Нет, нет! Не хочу так! — запротестовала женщина, готовая разрыдаться. — Неужели впереди — беспросветные тягомотные дни!

— Увы! — отозвался посол, прикасаясь к её золотистым волосам.

— Мы найдём укромное местечко и будем встречаться там! — умоляюще сложив руки, взмолилась Катя, голос её дрожал. — Найдём?

Николай уселся рядом и стал целовать ей руки:

— Вместе нам жизни не дадут.

Катя громко, по-девичьи, всхлипнула:

— Я не переживу!

Теперь он водил пальцами по животику, ушёл вверх, дотронулся до груди, удерживая и чуть сжимая. Она дрожала:

— Хочу, чтобы ты меня баюкал!

— Буду баюкать, мой цветочек!

— И ты мой цветочек! Мы не потеряемся, нет?

— Нет.

— Никогда?

— Никогда!

Она перебирала его мягкие русые волосы.

— Раньше ты казался мне строгим.

— Это ты строгая! — отозвался Николай Павлович. — Я строгий только с виду!

Мужчина хохоча, набросился на неё, и снова они задохнулись любовью. Время двигалось уже не с тиканьем будильника, стоящего на окне, а в отсветах каминного пламени, всполохи которого то и дело выхватывали из темноты лица.

— Давай оденемся, Коля, а то как-то голышом неудобно! — отдышавшись, проговорила Катя.

— А мне удобно!

— Нет! — Екатерина Алексеевна и потянулась за халатом, тогда и Николай Павлович набросил халат.

— Хочу курить! — усевшись напротив огня, проговорила она.

Фирюбин подал сигареты, а сам потянулся к коробке с сигарами и долго возился, обрезая и разминая толстое сигарное тело, пока перед коричневым кончиком не зажглась спичка, рождая клубы терпкого дыма.

— Тебе нравятся сигары?

— Как-то американцы коробку подарили, вот я и пристрастился.

— В Москве лучше с сигарами не показывайся, вызовешь гнев, — предостерегла Катя.

— Дома-то курить можно, ты-то не сдашь?!

— Дома кури!

Они перебрались на бурундуковую лежанку. Отсветы от огня стали тускнеть, дрова прогорали. От вина и уюта глаза слипались.

— Как же я теперь буду тебе одежду покупать? — зевая, проговорил бывший посол. — В Москве разнообразия нет.

— У меня и так полно всего.

— Хорошего много не бывает!

— Только манекен забери, не бросай здесь, я поставлю его в спальне, чтобы напоминал, как ты меня любишь!

По заданию посла известный скульптор Катиб Мамедов воссоздал точную копию фурцевской фигуры, по которой Николай Павлович приобретал ей одежду.

Через минуту они уснули.

10 января, пятница. Москва, Кремль, зал заседаний Президиума ЦК

Первое в новом году заседание Президиума ЦК прошло быстро, настроение было приподнятое, дела порешали сходу, но члены Президиума не спешили расходиться — пили чай, беседуя на разные темы. Никита Сергеевич хвастался последней охотой, потом припомнил снятие Жукова, не преминув сказать, что Жуков только с виду простачок.

— Вовремя его сдвинули! — в знак согласия кивал Козлов. — В гневе Жуков мог любой приказ отдать.

— Вы, Никита Сергеевич, верно тогда подметили: «Не было б там измены!» — заговорщически прошептал Суслов. — У Жукова на даче до сих пор немец живёт! Повар который.

— Тот повар шифруется, под литовца косит, — проинформировал Аристов.

— Бросьте нагнетать! Повар у него с войны, раньше он у Серова Ваньки котлеты жарил. Отстаньте от повара! — унял ретивых поборников правды Хрущёв.

— А немцу его кто теперь будет деньги платить? Государство будет? — наседал Козлов. — Его, как и остальных фрицев, надо восвояси гнать!

— Жуков просил повара оставить, — вмешался Брежнев.

— Кого просил, тебя? — нервно дёрнулся Никита Сергеевич.

— Это он своему коменданту дачи передал.

— А ты при чём?!

— Я ни при чём. Просто говорю, что повар-немец ещё при нём.

— Шиш ему, а не повара! — сложил дулю Малиновский. — Повара я себе заберу!

— Тебе-то немец на хера? — удивился Хрущёв.

— А пусть будет!

— Лучше уступи мне, — попросил Анастас Иванович. — У меня семья большая.

— Нет, нет! — запротестовал Козлов. — Лучше пусть он в Кремле готовит, мы в Кремле через день иностранцев принимаем!

— А может, всё-таки он разведчик? — не успокоился Суслов. — Пусть Шелепин его ощупает.

— Чем щупать, языком? — отмахнулся Никита Сергеевич. — Говорю вам: повар у Серова работал!

В результате долгих препираний повар достался Малиновскому.

17 января, пятница. Ленинские горы, дом 40, особняк Хрущёва

Часы пробили 11 вечера, Нина Петровна расстелила постель, взбила подушки и, читая книгу, дожидалась мужа, но он всё не шёл. Пришлось самой идти за ним на первый этаж. Хрущёв сидел перед телевизором, хотя программа давно кончилась, и спал.

— Ты чего тут расселся?

— Задремал, Ниночка, просто задремал! — заморгал слипшимися глазами Никита Сергеевич.

— В кровать ложись!