Цена спокойной жизни

Внезапно ночную тишь разорвал протяжный вопль старого будильника. Этот неутомимый страж отчаянно выполнял свои обязанности в маленькой сырой комнатушке на шатком столе у окна. Из темноты медленно выплыло сонное лицо и внимательно всмотрелось в циферблат. Косые лучи призрачного света играли на выпуклом стекле замысловатыми бликами. Пять часов. На бледном лице отразилась досада, а костлявая рука прошлась знакомым движением по полке в поисках коробки со спичками.

Егорка, как всегда, просыпался медленно, с большим усилием. Он зажег керосиновую лампу и поплелся через комнату к висячему умывальнику. Ему нечем было платить за коммунальные услуги, поэтому свет, отопление и газ в квартиру уже давно не подавали. Старый дворник Федор продал ему этой осенью за бутылку тяжелую буржуйку и теперь каждый месяц приносил уголь в мешке, просил за него десять рублей, а потом напивался.

Пока мальчик умывался, в дальнем углу комнаты на кровати зашевелилась мать. Егорка быстро выключил воду и затаился. Через несколько секунд он услышал мерное дыхание и медленно прокрался к печи. «Сегодня мама очень беспокойно спит, наверное, опять боли», — подумал он, растапливая буржуйку.

Как обычно, ему предстояло совершить ритуал домашних обязанностей: утренних — до работы и вечерних — после нее. С тех пор, как их бросил отец, а маму парализовало, на него легла забота о семье. Недавно Егору исполнилось восемь лет, и он считал себя совершенно взрослым. Вот и в это утро мальчонка прибрал квартиру, сварил и поставил у кровати кашу для мамы, поел и стал собираться на работу. К этому времени мама проснулась и позвала: «Егорушка, сынок, посмотри, за окном-то иней какой! Не ходил бы ты сегодня на улицу, простынешь!» Егорка накинул на плечи болоньевую курточку, бодро застегнул и подошел к маме. Он нежно поцеловал ее, поправил ей одеяло и сказал:

— Скоро конец месяца, а у нас еще нет денег на уголь. Дед Федор хочет денег, и если что не так, сказал, перестанет помогать нам.

— Этот старый пьянчуга совсем совесть потерял!

— Нет, мамуль, он несчастный, одинокий человек. Не скучай, я до темноты вернусь. Хлеб можешь доедать, я куплю свежего, ведь завтра, мама, Рождество. Я думаю, что сегодня смогу заработать много денег, — и ободряюще сжав мамину руку, решительным шагом вышел за дверь.

Занимался новый день. Просветлело небо, но солнце еще не вышло из-за городских домов. Свежий морозный воздух пощипывал щеки и пробирался за пазуху. Егорка поежился и плотнее завернулся в свою тоненькую курточку. По проспекту пошли первые автобусы. Он быстро зашагал в сторону бульвара, туда, где было большое стечение народа, где находилось его постоянное место работы. Бульвар уже начал наполняться людьми. Одни спешили на работу, другие раскладывали товары, третьих интересовали покупки, и они сновали между палаток, разглядывая прилавки. Чувствовалось, что приближался праздник.

Егорка нашел за углом свои картонные коробки и стал тщательно мастерить себе сиденье, чтобы было мягче и теплее. День обещал быть морозным, поэтому продержаться до вечера, наверное, будет весьма трудно. Когда сиденье было готово, мальчик аккуратно устроился на нем, положив перед собой большую дедовскую кепку, и начал ждать, когда соберется больше народа.

Его коллеги еще не пожаловали, поэтому все первые монетки от добрых людей достались ему. С минуты на минуту должны были привести его подружку — старенькую глупую женщину. Никто не знает, как ее зовут. На бульваре ее все называют Блаженной, и она всегда сидит напротив Егорки. Раньше ее сажали на другое место, но она неизменно переползала к своему другу.

Как обычно, без десяти семь к стоянке подъехал белый автомобиль. Из него вышли трое и направились в сторону мальчика. Один из них был коренастым рыжеволосым мужчиной с маленькими, близко посаженными глазами. С ним была женщина неопределенного возраста в сером кожаном пальто. Они вели под руку Блаженную, которая мило улыбалась прохожим и пускала слюни по подбородку. Ее посадили на мерзлый асфальт напротив Егорки и оставили просить милостыню у прохожих. Выразительная внешность старушки делала ее весьма успешной конкуренткой мальчику, но он не только не гнал ее, как делали это многие другие на бульваре, но неизменно был добр и внимателен к ней, а она платила искренним радушием и доверием. Поговаривали, что эти двое были ее детьми, что они боялись оставлять ее одну в богатой квартире, и чтобы она не была дармоедом, устроили ее «на работу».

Рабочий день начался. Людей с каждой минутой становилось все больше и больше. Егорке нравилось это место, потому что и в самое ненастье тут всегда было много народа. Это обеспечивало хоть какую-то стабильность. Были даже постоянные «клиенты», которые регулярно давали милостыню нищим, за что они их и любили.