Центральная Азия: От века империй до наших дней

Ян стремился оградить Синьцзян и от военачальников Китая, и от революционных потрясений, охвативших советскую Центральную Азию в 1917 году. Он установил авторитарный режим, препятствовавший проникновению каких-либо новостей о событиях во внешнем мире и современных идей. В отличие от советской Центральной Азии, здесь не было современного образования или прессы, не говоря уже о перераспределении земли, не было кампаний по разоблачению вредителей, посягательств на религию. И массовые организации здесь тоже никто не создавал. Ян предпочитал не мобилизовать людей, а оставить их там, где они есть, внутри незыблемого иерархического политического порядка. Если Советы говорили в терминах воли народа и национального самоопределения, то Ян предпочитал патерналистский политический режим, при котором о людях заботятся внимательные чиновники. Он заключил несколько сделок с мусульманскими элитами (князь Кумула и некоторые казахские вожди сохранили свои привилегии), но о том, чтобы народ выдвигал политические требования, а уж тем более стремился к суверенитету, не могло быть и речи. Все это время Ян твердил о своей лояльности Китайской республике, однако его политические инстинкты были имперскими. Политика различий оставалась твердой.

Однако попытки Яна не допустить в Синьцзян XX век оказались тщетными. Несмотря на все его старания, внутрь все равно проникали запрещенные идеи. Возможно, чуть успешнее он оказался в том, чтобы не давать остальному Китаю совать нос в свои владения. Таким образом, источником новых идей и подлинного вдохновения для Синьцзяна стал как раз Советский Союз. После 1922 года торговля между этими регионами резко возросла и вскоре во много раз превысила объемы торговли Синьцзяна с остальным Китаем. В 1925 году вновь началась сезонная трудовая миграция из Синьцзяна в Советский Союз. Яна это беспокоило: «Если я позволю синьцзянским тюрбанам безнаказанно и без каких-либо ограничений пересекать советскую границу, десять тысяч сегодняшних сезонных рабочих-экспатриантов, вернувшись, превратятся завтра в десять тысяч возмутителей спокойствия»{191}. Он установил наблюдение в консульствах Синьцзяна в Советском Союзе, однако Советы больше интересовала дешевая рабочая сила из Восточного Туркестана, чем революционная пропаганда. Политическая агитация, направленная на советских уйгуров, на трудовых мигрантов не распространялась. К 1927 году Советы прямо заявляли, что «любая агитация касательно отделения Синьцзяна от Китая совершенно вредна и недопустима»{192} и что их геополитическим целям больше всего послужит стремление к объединению Китая. Яна, пожалуй, больше беспокоили богатые купцы, которые ездили не только в Центральную Азию, но и в Нижний Новгород и Москву. Многие из их сыновей жили в Советском Союзе и выучили русский язык. Что еще более важно, они разделяли идеи центральноазиатской интеллигенции в 1920-х годах. Из советской Центральной Азии в Синьцзян начали проникать идеи нации, национального прогресса и культурных преобразований, несмотря на все попытки Яна уберечь от них свои владения.

Одним из таких богатых купеческих сыновей был Абдухалик Абдурахман оглы (1901–?), отец которого был родом из Турфана. В 1916 году Абдухалик вместе с дедом отправился в русский Туркестан, где стал учеником семипалатинской русскоязычной школы. Вернувшись в Синьцзян, он поступил в одну из немногих сюэтан, современных китайских школ, созданных в конце периода Цин, которым Ян пока не запретил функционировать. В 1923 году Абдухалик вернулся в Советский Союз, где прожил три года. Снова объявившись в Синьцзяне, он попытался основать типографию и журнал, но ему было отказано в разрешении. В 1927 году он учредил благотворительное общество по распространению образования{193}. Именно такой деятельностью занимались джадиды русского Туркестана до революции. Абдухалик получил финансовую поддержку от Максута Мухити, одного из видных городских торговцев и основателя джадидской школы. Однако лишь немногие из этих усилий принесли плоды, поскольку правительство ничего не разрешало. Но если в разрешении печатать журнал Ян и мог отказать, то помешать Абдухалику сочинять стихи он был не в состоянии. В 1917 году Абдухалик начал писать стихи, новые по стилю и содержанию, в основном на национальную тему. Он тоже использовал метафору пробуждения. В 1920 году в стихотворении под названием «Пробудись!» он поставил диагноз критическому состоянию своего общества:

О бедный уйгур, проснись, хватит с тебя сна,
У тебя нет ничего, и скоро лишишься ты и самой жизни,
Если ты не спасешься от этой смерти,
Ах, на какую опасность ты себя обречешь, на какую опасность{194}

.