Центральная Азия: От века империй до наших дней

Одновременно вспыхнуло несколько восстаний. Первое произошло в Кумуле на самом востоке провинции в феврале 1931 года (см. карту 14.1). Кумул был частью Синьцзяна, крепко связанной с китайским государством. Его правители помогли завоевать Синьцзян династии Цин в 1750-х годах, а Цзо Цзунтану – в 1880–1881 годах. В награду им даровали наследственный титул ванов и предоставили право управлять своими владениями так, как им заблагорассудится. В 1884 году, когда Синьцзян стал провинцией, их автономия нисколько не пошатнулась. В числе других привилегий ваны пользовались правом на барщинную работу крестьян-мусульман, которые жили на их земле. Однако в 1930 году, когда умер правящий ван Максут Шах, Цзинь упразднил княжество и конфисковал земли. Если крепостные Максута и ощутили хоть какое-то облегчение от отмены повинностей, то его быстро компенсировало повышение налогов, введенных Цзинем, а также его решение переселить на некоторые земли ханьских крестьян из-за пределов Синьцзяна. В этой обстановке китайский сборщик налогов по имени Чжан принудил мусульманина из деревни под Кумулом выдать за него замуж свою дочь. Подобное оскорбление религиозных и гендерных чувств местных спровоцировало восстание. Пока Чжан и его люди пьянствовали на свадьбе, разъяренные местные жители напали на них и перебили. Затем повстанцы обратили свою ярость на полицейские гарнизоны, а также на новых ханьских поселенцев, убив почти сотню семей и закопав их в тех самых полях, которые те недавно получили. Восстание быстро распространилось, и вскоре мусульманская часть Кумула оказалась в руках повстанцев. Вооруженные силы из Урумчи смогли отобрать у них город, по ходу почти разрушив его, и многие повстанцы отступили в горы. В этот момент к восстанию примкнули придворные Максут Шаха, которые попытались превратить мятеж в политическое движение. Ходжа Нияз, начальник дворцовой стражи, Йолбарс Хан, ордабеги (канцлер), и Бешир Ван, претендент на упраздненный трон, приняли на себя полномочия и вступили в контакт с силами за пределами Кумула. В письме монгольскому правительству они выразили свое недовольство: «Несколько сотен лет мы, народ чантоу, батрачили на китайцев, как собаки и ослы. Теперь же, в последние десять-двадцать лет, тирания китайцев усилилась, и [они захватили] всевозможными способами доходы от наших земель и вод, наши богатства и товары, всюду поставили своих чиновников и разместили войска, и, заставляя нас давать им корм для скота и дрова, еду и средства к существованию, они совершали бесчисленные несправедливости безо всяких границ»{199}. Это был самый что ни на есть антиколониальный язык, без каких-либо экивоков. Обращает на себя внимание термин «народ чантоу». Слово чантоу, что значит «голова в тюрбане», было уничижительным; маньчжурские и китайские чиновники использовали его для обозначения тюрко-мусульманского населения Синьцзяна. Однако оно было в ходу и в Монголии, и, вероятно, именно поэтому авторы письма использовали его. Самоназвание народа еще изменится в ходе восстания, поскольку бо́льшая часть его велась от имени народа Восточного Туркестана. Миссия в Монголии прошла успешно, и повстанцы получили два грузовика с оружием и боеприпасами, что позволило им продолжать борьбу. Больше помощи от Монголии не приходило, поскольку Советы, которые там всем заправляли, особого энтузиазма по отношению к мятежникам не испытывали.