Национальность в Советском Союзе была официальной категорией. Принадлежность к той или иной национальности подразумевала последствия практического характера, начиная с выбора доступной школы для ребенка и заканчивая предпочтениями в трудоустройстве. Таким образом, национальная принадлежность вошла в повседневную жизнь советских граждан. Национальность становилась материальной сущностью посредством множества практик самого разного свойства. Ее маркером выступала пища. У каждого народа была своя кухня, и в центре ее было одно блюдо, считавшееся его гордостью: плов у узбеков (у таджиков был свой особый вариант), бешбармак у казахов, ишлыклы у туркмен и так далее. У каждого народа была своя одежда. Национальный стиль был повсеместен. Процесс обретения национальной принадлежности включал в себя стандартизацию и до некоторой степени упрощение. Национальные формы для каждой нации строго определялись, кодифицировались и подлежали бережному сохранению. В 1920-х годах изучение местного наследия было частью проектов центральноазиатских интеллектуалов. После уничтожения этого поколения задача кодификации форм перешла в основном в руки европейских этнографов и даже партийных работников. Национальная интеллигенция нового поколения вернула себе эту роль. В советской плановой экономике отводилось место производству локальных товаров для каждой республики – не только произведений искусства, создававшихся для публичной демонстрации, но и (что более важно) предметов повседневного обихода, таких как одежда, посуда и мебель, выполненных в различных национальных стилях. В советский период, а особенно в послесталинские годы, каждая нация заявляла свои права на определенные узоры и мотивы. Изготовление таких товаров часто переносилось на фабрики, однако и кустарное производство не прекращалось. Национальные товары образовали целую нишу в советской плановой экономике, где мастера традиционных ремесел могли выживать в радикально новых условиях{313}
.