Церковь и политический идеал

Впрочем, законодатель может ничего напрямую и не ограничивать, достаточно просто не разрешать. Например, не признавать дипломы духовных учреждений Русской Православной Церкви в качестве государственных дипломов, вследствие чего священнику – выпускнику Духовной академии изначально отказывают в наличии у него высшего образования. Можно не признавать равными ученым степеням и званиям, данным светскими учебными заведениями, степени и звания, полученные в духовных. Как следствие, льготы, даруемые одним ученым, не распространяются на других. Видимо, для Министерства образования они «ненастоящие» ученые.

Причем предвидеть эти запреты или, напротив, законодательное разрешение тех или иных проявлений свободы совести едва ли заранее возможно, поскольку никаких твердых критериев нет. Напротив, в условиях общего раскрепощения нравов создаются благоприятные предпосылки для распространения всевозможных сект. Ведь Конституция РФ допускает не только пассивное верование, но и активное распространение самых различных религиозных убеждений. Конечно, общий запрет, касающийся «общественной нравственности» и т.п., действует и в отношении сектантов, и представителей явно чуждых духовным традициям государства религий.

Но здесь в дело вступают обстоятельства, которые предоставляют им существенное преимущество по сравнению с традиционным религиозным культом. Во-первых, в условиях законодательной толерантности нужно еще доказать в судебном порядке, что деятельность сект носит общественно вредный характер, т.е. располагать материальными доказательствами на этот счет. Доказательства духовного вреда от деятельности сектантов и эмиссаров других религий в расчет не могут быть взяты судом по уже определенным «правилам игры».

Но такие доказательства появляются уже от деятельности и, безусловно, широкомасштабной, поскольку в противном случае в суде всегда можно сослаться на то, что приводимые отрицательные примеры якобы не характерны для той или иной секты. Конечно, со временем государство может разобраться в истинных подоплеках создания «церкви Виссариона», деятельности «преподобного Муна» или «свидетелей Иеговы», но только со временем. А сколько вреда причинят сектанты людям, скольких погубят до этого «счастливого момента»? Да и ликвидировать уже запрещенную секту не такто просто. На все нужно время.

Во-вторых, реальный факт доминирования национальной культуры вступает в противоречие с фантастическим требованием законодателя уравнять все вероисповедания.

В таких условиях русская культура, основанная на Православии как традиционном вероисповедании, изначально вынуждается на уступки. Ей уготована неблагодарная роль: оправдываться в самом факте своего существования. А любой духовный «пришелец» уже тем самым, что он по закону должен получить равные права с Православием, имеет негласную поддержку со стороны официальной идеологии и закона.

Политика не может и не должна думать об абстрактном человеке, но имеет своим предметом конкретное общество. Это едва ли оправданно, поскольку политическая власть думает не о благоденствии всего человечества, а собственного народа. Решает не всемирные экономические задачи, а проблемы своей нации. Так было всегда, так есть и сейчас. Не случайно даже США, заявившие о своей гегемонии главных идеологов и учителей демократизма в мире, на самом деле думают и действуют в интересах своей нации.

III. Является ли светским

наше законодательство?

Заявив Россию светским государством, наши «мудрые» законодатели както забыли, что все нынешнее российское право, регулирующее самые разные стороны народной жизни, продолжает оставаться в основе своей православным.

Что может быть более характерным для оценки законодательства с точки зрения религиозных идей? Конечно, брачносемейные отношения. Во-первых, семья всегда являлась ячейкой общества, и нигде более законодательство так не связано религиозным пониманием личности, как здесь. Во-вторых, семья всегда представляет собой наиболее консервативную сферу человеческого бытия: семейные отношения во многом регулируются не только нормами действующего права, но и традициями, обычаями, живущими в народе.

Итак, что гласит наш Семейный кодекс? В первую очередь то, что мужчина и женщина являются равноправными членами семьи; брак возможен только по взаимному согласию лиц[954]. Они имеют общее имущество, подлежащее разделу в случае развода на паритетных началах. Развод супругов возможен, как правило, по общему согласию или по заявлению одного из супругов[955]. А супружеская измена обыкновенно трактуется в качестве аморального поступка, вполне достаточного для расторжения брака.