Церковная история

В Риме еще царствовал Север, как Маркиан из своего царства перешел к жребию лучшему[210]. Он управлял царством только семь лет, однакож у всех людей оставил себе именно царский памятник[211][212]. Узнав о его смерти, Александрийцы против Протерия возобновили тем большее негодование и тем сильнейшую злобу; ибо чернь всегда такова, что легко воспламеняется гневом и пользуется случайным поводом к произведению беспокойств. Но преимущественно пред всякою другою, такова чернь александрийская; потому что она многочисленна, состоит из людей грубых и разноплеменных и надмевается безустанно своею дерзостью и порывами. Поэтому всякий желающий, ухватившись за малейший случай, может возбудить этот город к народному восстанию, вести его и двигать куда угодно. Притом он по большой части склонен к шуткам, как повествует Геродот об Амазисе. Такова александрийская чернь. Но в другом отношении не думай никто презирать ее. Воспользовавшись тем временем, в которое префект военных сил, Дионисий находился в верхнем Египте, Александрийцы присудили на престол архиерейства возвести Тимофея, по прозванию Элура[213], который некогда проводил жизнь монашескую, а потом причислен был к александрийским пресвитерам. Вследствие сего, приведши его в великую церковь, носившую имя кесаревой, они нарекли его себе епископом, хотя Протерий еще был на своем месте и совершал дела священнослужения[214]. При рукоположении его находились — предстоятель Пелузии, Евсевий, и епископ местечка Маиумы, Петр[215], родом Ибериец. Так повествует об этом описатель жизни Петровой. Он говорит, что Протерий умерщвлен был не чернию, а каким-то воином[216]. То есть, когда Дионисий с величайшею поспешностью прибыл в город, к чему побудили его случившиеся злодейства, и старался угасить пламень произшедшего возмущения, — некоторые Александрийцы, быв подущены Тимофеем, как писано тогда Льву, напали на Протерия и умертвили его, пронзив ему чрево мечем в минуту его бегства в святую крещальницу; потом обвязали его веревкою и, повесив на так называемом четверостолпии (τετραπυλον), всем показывали с насмешками и воплями: убит Протерий; а наконец, влачив его тело по всему городу, предали огню, и даже, подобно диким зверям, не усомнились пожирать его внутренности, как говорится о всем этом в прошении египетских епископов и всего александрийского клира, поданном Льву[217], который, как сказано, принял власть над Римлянами после Маркиана. Это прошение их состояло в следующем. «Благочестивому, Христолюбивому, Богонареченному, Победителю, Триумфатору и Августу Льву — прошение от всех епископов, и от нашей египетской диоцезии, и от клириков, великой нашей и святейшей александрийской Церкви. — Быв дарован живущим всевышнею Благодатию, ты по справедливости не прекращаешь ежедневного, после Бога, промышления об обществе, святейший из всех самодержавцев Август»! — Потом чрез несколько мыслей: — «У нас и в Александрии православный народ наслаждался невозмутимым миром, как вот Тимофей, бывший тогда еще пресвитером, а с ним четыре или пять епископов и немного монахов, зараженных, подобно Тимофею, еретическим зломыслием Аполлинария, вдруг после святого халкидонского Собора опять отделились и отторглись от вселенской Церкви и веры, за что блаженный папа наш Протерий и весь египетский Собор в то же время канонически низложили их, а царский гнев назначил им ссылку». — Потом еще чрез несколько мыслей: — «Пользуясь временем отшествия к Богу бывшего царя, священной памяти Маркиана, (Тимофей), как будто человек самозаконный, бесстыдно произносил о нем дерзкие выражения, не краснея анафематствовал святый и вселенский Собор в Халкидоне и, собрав толпу наемной и мятежной черни, вооружил ее против божественных канонов, церковных постановлений, государственного порядка и законов, и вторгся с нею в святую Божию церковь, когда там был пастырь и учитель, святейший наш тогдашний отец и архиепископ Протерий, совершавший обычное служение и возносивший Спасителю всех нас Христу моления за благочестивое ваше царствование и за Христолюбивый дом ваш». — Потом немного ниже: — «По прошествии одного дня, когда возлюбленный Богом Протерий, по обычаю, находился в епископском доме, Тимофей, взяв с собою двух законно низложенных епископов[218] и осужденных, как мы сказали, жить в ссылие клириков и, вознамерившись принять от них рукоположение, хотя их было только два, потому что из египетской диоцезии, вопреки обычаю при таких рукоположениях александрийского епископа, не присутствовал ни один православный епископ, — занял, как вздумал, архиерейскую кафедру, и чрез то дерзнул сделать явное насилие Церкви, уже имевшей своего жениха, который совершал в ней таинства и канонически управлял своею паствою. В таком случае блаженному Протерию ничего более не оставалось делать, как, по писанию, уступить место гневу и уйти в святую крещальницу, убегая от гнавшихся за ним и хотевших умертвить его. Это место особенно внушает страх и Варварам и всем людям диким, хотя они не знают его святости и изливающейся из него благодати. Несмотря однакож на то, старавшиеся с самаго начала осуществить намерение Тимофея не дали спастись Протерию даже и в этом бескровном убежище: они не постыдились святости места и времени, — ибо тогда был праздник спасительной Пасхи, — и не содрогнулись пред самым священством, посредствующим между Богом и человеками, и убили невинного, а вместе с ним кровожадно лишили жизни и еще шестерых; потом, связав всецело израненное его тело, жестокосердо влачили его почти по всем местам города и, зверски издеваясь над бесчувственным трупом, безжалостно поражали его ударами и рассекали почленно, даже не усомнились, подобно зверям, пожирать внутренности того, кого недавно почитали посредником между Богом и человеками, а что еще осталось от его тела, предали огню, и прах рассеяли по ветру, превзошедши своею жестокостью всякую жестокость зверей. Причиною и мудрым распорядителем всех сих зол был Тимофей». — Впрочем, повествуя об этом, Захария полагает, что хотя все случилось большею частию так, но виноват был Протерий, поколику возбудил в Александрии столь великое смятение, и, основываясь на письме Тимофея к Льву, утверждает, что этот дерзкий поступок позволила себе не чернь, а кто-то из воинов. Для разыскания сего дела царь Лев послал Стилу[219].