Цивилиzации

Человека, которому они были обязаны чудесным исправлением своего положения, звали Доменикос Теотокопулос; представлялся этот грек воином Христа. Он предложил всем отправиться вместе с ним в христианскую землю — защищать истинную веру, сражаться с узурпатором и тем самым искупить грехи ради спасения души. Ответил ему тот, кого все держали за предводителя: «Да будешь ты возблагодарен, чужеземец, за милость, оказанную нам возвращением свободы, но слишком долго мы терпели бремя оков, чтобы добровольно принимать на себя любое другое, даже служение небесное. Что до спасения наших душ, боюсь, на то трех жизней не хватит, ибо долог перечень злодеяний, который ты выслушал. Разбойники мы, разбойниками и помрем. Достоинство наше единственно в том, чтобы ни одному закону и никакой власти не покоряться, если это не закон бандольеро[256], недаром любит наша братия поговорку: на нет и суда нет». С этими словами бандит наклонился, подобрал еще заряженную эскопету, прицепил две шпаги к портупее, взятой у одного из стражей, забрал у него также камзол и сапоги, вскочил на лучшего из двух коней, пришпорил его и пустился в галоп. Остальные каторжники, недолго думая, бросились врассыпную и скрылись среди холмов. Остался только молодой Сервантес: один, без поддержки, в бегах, а теперь еще и разыскиваемый в чужой стране, где после него остался один убитый и двое тяжелораненых, он предпочел следовать за своим спасителем.

Судя по всему, грек знал эти места как свои пять пальцев. Умел обмануть дозоры, избегая самых оживленных дорог и крупных городов. Наотрез отказался вернуться в Болонью — предпочел срезать путь через леса и спать под открытым небом. Так они добрались до Анконы, а оттуда отплыли в Венецию, которая не знала бы равных, не родись на свет Атауальпа: верно, неисповедимые пути небесные открыли нам великую столицу Мехико, чтобы у великой Венеции появилась, так сказать, достойная соперница! Эти два знаменитых города похожи улицами, заполненными водой: европейский восхищает старый мир, заморский изумляет новый.

3. Славнейшее предприятие веков прошлых, века нынешнего и веков грядущих, ставшее равно и самым большим злоключением неудачливого Сервантеса

«Либо церковь, либо моря, либо дворец короля». Знаменитый капитан Диего де Урбина[257], которого войны и судьба привели из Гвадалахары в эту венецианскую таверну, где он теперь занимался опустошением пивных кружек вместе со своим другом-греком, обратился к молодому Сервантесу, сидевшему с ними за столом, с такими словами: «Есть у нас в Испании пословица, по моему разумению, весьма верная, как, впрочем, любая из пословиц, ибо все они суть краткие изречения, принадлежащие людям, многолетним опытом умудренным, та же, которую я имею в виду, гласит: Iglesia o mar o casa real[258]. Он замолчал, опрокидывая в себя кружку с пивом, чтобы юноша тем временем постиг всю глубину произнесенной истины, но тот как будто не понимал, и Урбина принялся ему объяснять: «Кто желает выйти в люди и разбогатеть, тому надлежит или принять духовный сан, или пойти по торговой части и пуститься в плавание, или поступить на службу к королю, — ведь недаром говорится: „Лучше крохи с королевского стола, нежели милости сеньора“».

Мигель возразил: Максимилиан[259] не король, а эрцгерцог, но ему тут же досталось от грека: «Не богохульствуй! Его величество не просто король Венгрии, Хорватии и Богемии; его дед — Карл V, король Испании, правитель Священной империи. Будет на то воля Божья — внук все себе вернет». С этими словами он махнул рукой, чтобы принесли еще кружку.

Мигелю показалась удивительной такая приверженность католицизму, ведь от грека ждешь, что он, скорее, окажется адептом другого культа, византийского или магометанского, и Доменикос рассказал, как совсем юным покинул родную страну и отправился в Италию — сначала в Венецию, где учился живописи, а затем в Рим, где поступил на службу к кардиналу Алессандро Фарнезе[260], а после вступил в Общество Иисуса[261] и стал воином Христовым; рассказал он также, как шпионил и вербовал новобранцев на вражеской территории во имя Господа и Святой церкви.