Цивилиzации

В новой религии в такое не верили, но китонцы знали, что преступлений от этого меньше не станет. Те, другие, тоже сжигали людей.

Сыны Солнца не переставали удивляться: неужели раздоры из-за этих невообразимых суеверий могут переходить в борьбу не на жизнь, а на смерть, порой внутри отдельных семей и айлью?

В Германии такие распри были особенно яростными, их отголоски докатывались до Севильи.

Одна княгиня, принявшая лютеранство, бросила мужа-католика, маркграфа Бранденбургского, сбежала к дяде, ландграфу Тюрингскому, и стала убеждать его, чтобы он утвердил в своих землях те же религиозные свободы, какие царят ныне в Испании. Она направила прекрасное пылкое письмо канцлеру Атауальпе, дабы засвидетельствовать свое восхищение и сообщить, что он принес северу новую зарю — надежду на мир (сама она родом из небольшой страны, о которой китонцы раньше не слышали, называется она Дания). Тогда Чалкучима подсказал своему господину, что тот мог бы предложить ей заключить брак — новые союзы нужны. Пришлось Койе Асарпай напомнить полководцу матримониальные обычаи Нового Света, подчиняться которым обязаны даже властители (теперь, правда, за исключением английского короля): Елизавета Датская[165] уже замужем и, пока ее супруг здравствует, не может сочетаться с другим, хоть они и расстались и находятся в непримиримом разладе. Да и нужен ей не брак, а войска для охраны. Она умоляла канцлера не отказать ей в защите. После кончины Карла над Европой простерлась тень Фердинанда: все боялись его гнева, точнее, понимали, что удара не избежать, и молили, чтобы молнии попали к соседу. Елизавета упоминала также Шмалькальденский союз[166], объединивший несколько небольших лютеранских государств, который, впрочем, не выдержал бы натиска императорской армии. Фердинанд, римский король, унаследовавший империю от своего брата Карла, хотел как можно скорее короноваться в Ахене. Елизавета заклинала Атауальпу помешать этой коронации, которая всех обречет на гибель.

Однако ни северные страны, ни Фердинанд по-настоящему не заботили Верховного инку, которому сначала необходимо было найти способ упрочить свое положение в Испании.

38. Валенсия

Страсти в Андалусии окончательно улеглись. Руминьяви вернулся в Гранаду — там нужен был гарнизон. В Кадисе строили корабли. Храм Солнца по проекту Микеланджело вклинился в здание собора Кордовы. В Севилье, которая с каждым днем становилась все богаче, прибавлялось население, превращая ее в крупнейший город Нового Света. Сюда стекались евреи, за счет них прирастала умелая рабочая сила, край все больше расцветал. Юный Филипп наконец захоронил останки отца, перенесенные из Альгамбры, в роскошной мраморной усыпальнице, возведенной внутри собора, где бывший монарх сочетался со своей супругой Изабеллой. Лоренцино, как и обещал, привез из Венеции живописца Тициана, чьи достоинства не уставал расхваливать, и тот немедля взялся за портрет Атауальпы в образе сына солнечного божества. На Гвадалквивире груженные на плоты сундуки с золотом и серебром неизменно встречались с бочками, полными черного напитка.

Были, однако, на оставшейся части полуострова два неспокойных очага. Один — Толедо в Кастилии, другой — Валенсия в Арагоне.

В Толедо нашли пристанище последние сторонники Карла V. Расположение на скалистом холме делало захват города непростой задачей. Впрочем, толедский плацдарм в штабе инков не вызывал особого беспокойства: без помощи извне бесконечно удерживать осаду мятежники не могли.

Другое дело Валенсия. Этот город — морские ворота на пути в Италию, оттуда корабли отправлялись в Геную, а дальше — в Неаполь и к берегам Сицилии, которую после кончины отца унаследовал юный Филипп. Само расположение делало остров предметом притязаний и постоянных нападений берберских пиратов, наемников падишаха Сулеймана. Более трети населения Валенсии составляли мориски, и старые христиане обвиняли их в том, что они будто бы заодно со своими братьями из Африки: у них общая религия, язык, а значит, и желание одно — вернуть Испанию прежним владетелям.

Солжет тот, кто скажет, будто Севильский эдикт благосклонно приняли по всей стране, ведь любой понимал, что выгоден он прежде всего евреям и морискам. И все же после краха инквизиции старые христиане стали терпимее к новым законам, да и отмена налогов, которыми Карл V при жизни то и дело их облагал, окупая свои странствия и войны, смягчила их сердца. Атауальпа же в сборах не нуждался — из Тауантинсуйу текли реки золота и серебра. Разброд порождается нищетой. А Испания с каждым днем все больше процветала.

Но опасен еще и страх. В Валенсии особенно много было морисков, которые так и остались маврами, и христианам, отражавшим нападения пиратов, казалось, что им в спины упирается холодная сталь изогнутых кинжалов. Так возникло движение сопротивления. Старые христиане объединились в братство — чтобы сражаться с новыми законами. Кураки, посланные к ним из Севильи, были убиты.