Цвет жизни

Хотя Ивановна и звеньевая, и в годах уже, но рядки наравне с другими ведет. Которая женщина послабее, ближе к себе ставит. Слева – Настя Овсова, молодая. Тесным становится ей платье: родить будет. А с другой стороны – Петровна, средних лет, вроде старательная, но в толстых очках… То ей поможет Ивановна, то к Насте обернется.

– Поменьше нагибайся! – учит неопытную. – Вот так ее, повитель, подсекай. Уже загадали, кого родить-то? – подмигнула.

– Иван непреклонен: обязательно пацана… Иначе, говорит, в роддоме оставайся… – улыбнулась чему-то своему Настя.

– Они всегда так! Мой, бывало, тоже… Чтобы обязательно Суворова или Чкалова! А как принесла Серафиму, сильней к ней привязан был, чем к мальчишкам…

– Девочка-то для матери вроде ближе, – задумчиво, как о заветном, молвила Настя.

– Все они, Настенька, близкие. Все корешками к сердцу прирастают. Какой палец ни укуси, одинаково больно… – Подумала и еще подсказала: – Как-нибудь загляни к нам. Распашонки да пеленки сохранились у меня, лежат сколько… А твоему-то малышу сгодятся.

– Спасибо! – посветлела Настя. Осмелела и о самой главной заботе: – С жильем у нас, Анна Ивановна, плохо. Очень уж тесно у его матери. А с маленьким и совсем хоть кричи. Ходил Иван к директору, в рабочком. Сказали, чтоб не рассчитывал до весны. Крупноблочный, говорят, сдадим, тогда может что получится…

Сразу поняла старая: чтобы, значит, она, Ивановна, похлопотала перед директором. Пообещала, конечно…

Сечет Ивановна повитель, овсюг, а думает о Насте. И все тягостнее на душе, словно родная дочка чахнет где-то в тесном закутке. И всегда она такая: взвалит на себя чужую ношу и таскает месяцами, пока выхода не найдет. Одно уладит – другое объявится. И всю жизнь так.

Вот кто ее просил браться за детскую площадку? И детей своих малых у нее нет, внучат здесь тоже. Так нет же, не выдержала. Собрала соседей, у которых дети, и начала стыдить:

– Распустят учеников на каникулы, и принимай новости. Там подрались, там Федяшке Чуркину глаз подбили… На сады, на огороды набеги… Хоть у каждого дома милиционера ставь!.. Разве для этого мы детей растим?..

– Ты активистка, вот и добивайся от нас! – попросили Ивановну соседи.

Ну, раз так – пошла к Силкиной, в рабочком.

– Надо детскую площадку построить. Вон какой пустырь против моего дома. В свободное время и я доглядывать буду…

– Это очень хорошо, – охотно подхватила Силкина. – Инициатива общественности!..

– Только ведь словами площадку не построишь. А еще грибки-песочницы для малышни надо, и качели, лавочки…Хорошо б и сценку сделать… И хоть какую-нибудь музыку купить!.. А рядом спортивное поле, дорожки…

– А это уже значительно сложнее! – вильнула Силкина. – Насчет леса и денег – это к директору.

– А как же в энти, в прошлые годы все село грамоте в ликбезах обучили без директора? И землю вдовам пахали, и дровами обеспечивали!..

– Тогда одно время было, а теперь другое! – возразила Силкина.

– А надо, чтобы не другое было, – загорячилась Ивановна, – чтобы еще лучше стало. Мы куда, вперед должны идти или назад?

Постучалась в кабинет к директору. У этого еще больше забот – послал к заместителю. Тот усадил Ивановну на стул, выслушал. Записал что-то в настольный календарь, пообещал заняться. Но пустырь так и остался пустырем. Ивановна вторично обошла прежний круг и опять предстала перед тем же заместителем:

– За хлеб, за мясо, за сады хвалят нас. За это спасибо. А когда же за то, что детей растим, за воспитание их награду получим? Или, может, думаете, что будущее светлое нам воздвигнут одни машины?

Не стала Ивановна дожидаться обещанного. Снова собрала жильцов, на пустырь привела. Давайте, сказала, начинать: расчищать, копать… А сама опять в контору. Вроде тревогу объявила и всех служащих вывела на крыльцо.

– Глядите, народ уже приступил! – указала на пустырь. – А вас-то как, записать в бригаду сознательных общественников?

Потом и доски с рейками выбивать пришлось, и всё нашлось в конце концов, всё построилось. Начался у ребят отдых поинтереснее. Обнаружились среди них и спортсмены, и артисты, и музыканты…

… Далеко опередила Ивановна женщин на прополке.

– И что ты, Ивановна, так упираешься? – удивлялась Петровна, которая в толстых очках. – И пенсию получаешь, и дети какие выросли! Иль не помогают?

Помогают ей дети, грех жаловаться. Николай давно зовет в Одессу, Серафима в Урюпинск переманивает. Всех объездила. Попразднует недельку и обратно. Это им, молодым, легко от родного оторваться. А старые деревья в другом краю трудно приживаются… Каждый здешний кустик, как внучок, дорог ей, каждая тропка хожена-перехожена. Все новое на ее глазах выросло. Весь поселок что родня.

На обратном пути девчата снова взялись за песни. А Ивановна опять клубки разматывать: то о Насте разволнуется, то о Даше растревожится…

Попросила остановить машину у самого дома, всё ж устала порядком. Затревожилась: по всем приметам нет Даши дома. Если бы вернулась, сразу бы выбежала, с детства привыкла мать с работы встречать…