Цвет жизни

Утро началось солнечно, но следом слякотная земля запарила, и теперь в нахлынувшей мгле сырой туман съедал последний ноздреватый снег, залежавшийся в садах, под плетнями. Машина то и дело врезалась в лужи, раскидывая грязные брызги до самых изб.

За околицей, под корявой громадиной дуба на «сиденьях» из половинок кирпичей, камнях и темном бревне сидели люди, поджидавшие какую-нибудь попутку. Как только мы выскочили из-за крайних строений, они вскочили и начали «голосовать» руками.

Татьяна затормозила. Не торопясь вылезла из кабины и выжидательно посмотрела на обступивших ее мужиков, баб, старушек. Вздохнула:

– Так и быть, подвезу, но с условием. Если где застрянем и кто откажется помогать, ссажу, хоть в болото. А пока грузите в кузов все ваши стульчики.

– А зачем тебе каменюки, Танюша? – улыбнулся, обнажив рядок золотых зубов, ладный чернобородый мужик в бобриковом пиджаке, поверх которого был предусмотрительно накинут еще и дождевик.

Аристова с усмешкой глянула на его спокойно-сытое лицо, начищенные хромовые сапоги и отрывисто бросила:

– На фундамент пригодятся.

– Новый дом, что ль, решили в районе строить? – любопытствовал дальше бородач, довольный своей догадкой.

– Потом, если понадобится, отчитаюсь перед вами, гражданин пассажир! – заносчиво, как мне показалось, отрезала Татьяна.

Мужик с красноватыми щеками и не просто рыжими, а огненными волосами, заметно торчавшими из-под ушанки, попрекнул бородатого:

– Вечно ты, Фомич, встреваешь!.. Может, она египетскую пирамиду будет класть. Это, как говорится, индивидуальное ее дело. Раз берет бесхозный матерьял, значит, есть профиль.

Видимо, решив, что погрузка кирпичей и прочего зачтется за проезд, пассажиры постарались. Чуть ли не полкузова накидали песчаника и битого кирпича.

А Татьяне все мало.

– И ту вон груду заберите! – указала она на камни, лежавшие в болотце.

Пассажиры поворчали, но погрузили болотные камни: надо же ехать! Уложили поверх чемоданы, мешки, корзинки. Расселись, подняли воротники, готовясь к дорожному ветру.

Чем дальше в степь, тем тревожнее дорога. Татьяна умело объезжала рытвины и топкие колеи.

– Да, дорожка… – посочувствовал я, пытаясь завязать разговор. Путь предстоял неблизкий, и надо было как-то скоротать его.

– Бывает и похуже… – с готовностью отозвалась Татьяна. И полились шоферские горести. – Можно подумать, что дороги-то нужны только шоферам. Как хочешь, так и казнись!.. Дождь прошел – месишь тесто. Солнце просушило – трясет так, что почки отрываются. Вот и стругаем технику, все равно как на наждаке!.. О молоке, о кукурузе каждый день постановления, решения!.. Сколько должна курица яиц выкатить, насколько овца шерстью обрасти – все предусмотрено… И условия для этого создаются. А о дорогах… Подсчитал бы какой-нибудь руководитель, сколько в стране теряется из-за бездорожья хлеба, срывается строек, какой урон животноводству и всему прочему?.. А машин сколько калечится? По-доброму до станции за час долетела бы, а теперь будем пилить на второй да третьей скорости, пока всю горючку не сожгу…

Разговорились мы, одним словом. Татьяна рассказывала о колхозных делах, о своих знакомых, прерывалась и вновь начинала бранить дорогу. Ее серые глаза были напряжены, ловкие руки то и дело переключали скорость, туда-сюда крутили баранку. Невольно подумалось: «Ругает дорожку на все сто, а дело шоферское любит». Я рассказал случай, как однажды на фронте пришлось мне с солдатами тащить машину по такой же вот топи.

– На войне оно конечно… Всякого хватало… – тоном немало повидавшего человека ответила Татьяна.

– А вам что, на войне пришлось побывать? – полюбопытствовал я.

Татьяна помедлила.

– Люди рассказывали… Есть у меня подружка. Надя. Досталось ей… Еще до войны окончила она в школе кружок радисток. Смелая была, отчаянная. Все на полюс собиралась, на стройку великую, куда бы подальше… Любой техникой, оружием интересовалась, как мальчишка. То мотоциклом увлечется, то о планерах да парашютах мечтает…

– Вроде вас? – улыбнулся я.

– Не будем говорить о присутствующих! – тоже улыбнулась Татьяна. И, помолчав, продолжила: – Как объявили мобилизацию, ушла Надюшка добровольцем. Чего только не пережила!.. Под Севастополем попали они в окружение. Вернее, к морю прижали их фашисты. Оборонялись до тех пор, пока одни камни остались в руках. И тут пришел приказ отойти. А от батальона-то и тридцати человек не осталось… И куда отходить? Получается, в море… Связалась Надя, в ночь уже, по рации со штабом, оттуда дали знать нашей подводной лодке, а она с Надей связалась. Капитан передал, что будет ждать утром, но километрах в пяти от берега. Ближе лодка подойти не могла. Солдатики спихнули в воду бревна, некоторые попарно смогли связать, и поплыли.