Цвет жизни

Слушая колкую речь Татьяны, я все ожидал, когда бородач возмутится. Но он только улыбался и как-то маслился… Как бы сожалея, упрекал:

– Ох, и злой же у тебя, Танюша, язык! Будь ты прокурором, худо пришлось бы нашему брату!..

Татьяна вспыхнула и словно похорошела в гневе.

– Что вы наладили, Танюша да Танюша! Меньше притворяйтесь! Работали б, как другие… Прокурор… Не я председатель. А то вы б у меня перестали раскатывать по базарам! Не улыбайтесь. Знаю, что вы обо мне думаете. Да мне это побоку. Везу вас, а вы отрабатывайте!.. Вот весь сказ.

Рыжий неожиданно стал рассуждать по делу:

– Теперь самая пора сеять. Старики-то говорили: сей овес в грязь – будешь князь…

Но вот все камни погружены, и машина снова вихляет по дороге, словно земля качается под ней. Прошла еще метров триста. И снова забуксовала! И еще глубже зарылась в топь… Опять взялись ее раскачивать, укладывать камни под скаты.

Такие остановки следовали одна за другой. Мы начали выбиваться из сил. Казалось, конца не будет этому раскисшему пути.

Добрались до мосточка, под которым шумела мутной водой речушка. Но чтобы попасть на тот мосток, надо было преодолеть еще одну, наиболее глубокую впадину. Татьяна побродила по черноболотью, прощупывая ногами, где лучше проехать. Хмурая, возвратилась к машине.

Пассажиры, стоя в кузове, наблюдали за ней. Лица их вытянулись, во взглядах была какая-то обреченность.

– Всё, братцы! Наверняка не только сапоги, но и штаны на этом месте оставим, – застонал бородач. – Надо за трактором в бригаду человека посылать.

Рыжий покрутил головой. Создавалось впечатление, что такая дорога была для него забавой. Оттого больше шутил:

– Вот ведь как оно бывает, мост под носом, а не пересигнешь! Одним словом, как в песне. Нельзя рябине к дубу перебраться…

– Хватит уж, зубоскалить-то… Без твоих баек тошно! – басовитым голосом одернула рыжего с машины пожилая колхозница, державшая на коленях корзинку с гусаком.

– Да не плачьте вы!.. – бросила на нее взгляд Татьяна. – Слезайте!.. Будем гатить. Женщины, ломайте бурьян в лесополосе и соломы принесите вон из той копны. Остальные сгружайте весь камень. Сделаем так, чтобы и другие после нас проехать могли!..

– Пропал день!

– Говорила тебе, сиди дома!..

– Уже четыре часа! Опоздал!..

Обиженный Татьяной бородач попробовал протестовать и подбить на это остальных. Вроде того, зачем надрываться, если можно трактор пригнать и вытащить машину. Татьяна побледнела и почти шепотом, но так, чтобы все слышали, предупредила:

– Будете перечить, ссажу вместе с вашими гусаками!.. И всем шоферам накажу, чтобы никто и никогда не брал вас на машины!..

Бородач присмирел, хотя в глазах у него продолжали бегать недобрые огоньки…

Часа два гатили мы впадинку, расчищали лопатами грязь и укладывали в колеи камни вперемежку с соломой.

Убедившись, что настил надежен, Татьяна села за руль, и машина легко прошла на мостик. Здесь мы привязали к ведру веревку и стали черпать воду из речки. Почистили одежду, сапоги. Ополоснули водой кузов. И даже забавными казались теперь все наши дорожные трудности и приключения. Только бородач хмурился.

– Если справедливо судить, – ворчал он, – за такую работу платить надо. Весь день маемся. Кабы знал, не поехал…

– Кобыле было бы легче! – со смехом ответила Аристова, залезая в кабину.

Рыжему мужику понравился ответ Татьяны. Он снял шапку, тряхнул кудрями и вихрами, словно костер вспыхнул на голове.

– Ловко она тебя, Фомич. Молодец, Танюша! Можно сказать, побрила с одеколончиком!.. – И добродушно рассмеялся.

Машина плавно тронулась, набрала скорость. Татьяна, чуть покачиваясь, привычно покручивала баранку. Дорога пошла на подъем, стала попесчаннее, посуше.

– Как приеду, позвоню со станции, чтобы и другие машины, что пойдут за нами, захватили побольше камня, песку, соломы, чурок разных… – вроде сама себе говорила шоферша. – Если загатить все места, где мы застревали, наверняка семена перебросим…. А вы заметили, как оскалился этот бородатый? – озорно подмигнула Татьяна, но тут же посуровела. – Терпеть не могу таких. Знаете, сколько у него живности во дворе? Ферма! В колхозе денек так-сяк поработает, а на своем огороде неделю не разгибается. И всю войну от фронта увиливал. Другие жизни за Родину отдавали, а он… То ли снадобье какое глотал, то ли еще чего, но скрюченным ходил, справки правил себе. А как война кончилась, сразу распрямился!..

Завиднелась станция, и мне захотелось дослушать рассказ о подруге Татьяны, боевой радистке.

– Что же дальше случилось с подругой вашей? Выжила она? – спросил я.