Цвет жизни

Маханул чуть ли не полный стакан воды и душевно улыбнулся:

– Товарищи, дорогие… Главного в нашей работе много. Но очень важно подмечать в людях инициативность. И помогать им. Как говорится, культивировать ростки нового. Опыт в нашем хозяйстве по этой отрасли, конечно, малый еще, но послушайте. Была у нас девчушечка, Нина Шилкина. Сначала мы ее библиотекарем определили, потому что прихрамывала немного, на другое дело не пошлёшь, вроде к тому ж книг большая любительница. С детства, помню, с книжкой под мышкой… Помню, когда окончила она среднюю школу отличницей, так мы ее, как вот сейчас вижу, книгой английского Шекспира премировали. Потом гляжу я, так и вьется она круг фермы… Чую, скрытый талант! Природное дарование человека к животноводству. Тут мы как раз «елочку» внедряли. Конечно, помог ей… Хоть и жалко было человека с большим кругозором из библиотеки отпускать. Я даже вроде недовольный был… Нина помнит… А теперь все видят, что Нина Шилкина, можно сказать, звездой стала. Одно слово, маяк!..

Раздались аплодисменты. Кто-то даже выкрикнул:

– Молодец, Ионыч, работяга! Дорогу молодым!..

Среди десятков улыбающихся лиц Пригорелов вдруг увидел лицо Семена Викторовича – хмурое, но не злое. Какое-то снисходительное, не верящее в его громкие слова…

Возвращался председатель «Зеленой нивы» с трибуны на свое место уже не победно, а как-то виновато улыбаясь. И возникшая тревога всё ширилась в душе. То леденила, то в жар бросала…

1963

Цвет жизни Быль

Эту историю, напоминавшую легенду, я услышал в Семипалатинске несколько лет тому назад. Желая увидеть своими глазами этого человека, поехал в далекий Урджарский район…

Сурова и неприветлива природа здешних предгорий Тарбагатая. Зимой лютуют холода, бураны громоздят на дорогах непролазные заносы. И тогда из райцентров в Семипалатинск можно добраться только самолетом.

Но вот заулыбалась весна. Степи становятся цветастыми… И тогда нет благодатнее стороны, чем эти волнистые зеленые просторы. Только недолог здесь живительный праздник природы. В конце мая уже начинают разбойничать горячие ветры. Солнце усердно помогает им: палит без передышки. На небе – неделями ни одной тучки. Степи буреют. Умирают пруды и речушки.

И как бы наперекор этой суровой и скупой на ласку природе на окраинах Урджара все лето изумрудятся заросли лоз, окруженные плотными стенами пирамидальных тополей.

Ныне слава об урджарских винограданиках разошлась далеко. В дни сбора урожая сюда спешат десятки машин из Семипалатинска, Барнаула, Усть-Каменогорска. Щедрые лозы приносят местному колхозу каждогодно большой доход. В этом царстве буйной зелени и встретился я с Григорием Федоровичем.

Ему уже перевалило за восемьдесят пять лет. У него тяжелые, натруженные, словно из кремня высеченные руки. Отдыхая, они спокойно лежат на коленях. Из-под густых белесых бровей пытливо глядят мудрые глаза старца, много повидавшего и много пережившего на своем веку.

– Вот тут, – говорил он, кивая на ряды винограда, – не вызревало ни гроздочки. Здешние жители и вкуса винограда не знали, что это такое и с чем его едят. Сам-то я из Молдавии… Давно это началось. До Первой мировой многие мои односельчане уже переселились кто на Амур, кто в Семиречье. Невмоготу становилось. Мироеды совсем ужали бедноту, всю плодородную землю под себя подобрали.

Рассказывает Молдаванов, расплетает прошлое. А гнало-то людей в чужие края, холодные и пугающие, не только безземелье. Воротило душу бесчеловечное отношение, а порой прямое измывательство хозяев жизни над батраками. Начинался, к примеру, сбор винограда, и управляющий помещицкого имения Коваленти надевал на лица сборщиков придуманные им маски, типа собачьих намордников, с завязками на затылке. Частенько собственноручно завязывал покрепче…

От зари и до зари, пока видят глаза, парни и девушки резали гроздья, таскали тяжелые корзины, не смея словом перемолвиться. Наливались яростью глаза, распирала злость на сытого длинноволосого хозяйского холуя с ласковыми девичьими глазками, постоянно приезжавшего на виноградники и зорко наблюдавшего за работой батраков.

Послушать сладкие речи Коваленти, так он – бог милосердный! Даже, надевая намордники, вещал о своей доброте.

– А ты, милый, не хмурься! – курлыкал он ласково. – Теперь-то не согрешишь. И пожелаешь согрешить, чужим добром насладиться, узда не пустит! Только на небесах когда-нибудь поймете, сколько я добра вам сделал, от ада уберег!..

Но как ни тошно было жить в родной стороне, а покидая ее, люди завязывали в тряпицы горстки сыпучей земли. Уж если придется навсегда закрыть глаза на чужбине, так пусть хоть родной землицей присыпят их.

А вот Григорий Молдаванов, кроме щепотки родного суглинка, нарезал еще и чубуков и, укладывая их в кадочку и пересыпая опилками, балагурил:

– Как найдем свободную землицу, выращу около хаты лозы! Созреют гроздочки, нажму соку… И как забродит вино, выпью чарочку – и вспомню родную Молдову!