Цвет жизни

Все метнулись к крайней повозке. Да, дед Петря, только что расспрашивавший о земле, сидел, прислонившись к колесу. Голова его чуть склонилась на плечо. Остановившимся взглядом смотрел он на ком земли, намертво зажатый в руке. Как бы радовался еще: вот она, кормилица, столькими думами обласканная…

Наскоро похоронив деда и уложив на могиле несколько камней покрупнее, переселенцы тронулись в путь. Торопились, говорили отрывочно, не глядя друг другу в глаза, то ли вину таили в душе, то ли страшились, что топчется за ними участь деда Петри.

Вскоре табор выбрался из ущелья на простор. По равнине колыхала густая высокая трава. Даже ступать по ней было жалко. И не верилось, что пришел конец мытарствам. Недолго раздумывая, стали намечать, как расположить село, где пройдет первая улица, где вторая. Перекрестились, взялись за лопаты – скорее землянки рыть, колодцы.

А Григорий Молдаванов сажал чубуки. Радовался, что все сбывалось, как и было задумано. Чубуки сохранились, должны прижиться. К тому же и дни стояли теплые. Днем солнце, а утрами траву увлажняла обильная роса.

День ото дня все больше рвения. Чубуки еще и зеленой почки не дали, а хозяин уже канаву вокруг виноградника глубит, изгородь плетет. Придет ночь – опять нет покоя. Раскинет мужик умом, как и что будет – растревожится и до утра с боку на бок ворочается на кошме в шалаше. Чудится ему, как зазеленеют лозы, вызреют желанные гроздья. И тогда придет праздникам праздник: соберет Молдаванов сельчан, вдосталь угостит их виноградом и каждому по полной кружке молодого вина: «Ну что, видите нашу Молдову? Не то еще будет!»

О, как тогда все позавидуют Григорию! И сами начнут разводить чудесные лозы. А с годами зеленые побегушки оплетут все дворы. И в памяти детей, внуков и правнуков так и останется, что это он, Григорий, сын Федора, не щадя сил, доволок в чужедальний край кадку с чубуками, помог им прижиться, зацвести и начать плодоносить.

Прошла неделя, другая. Уже и тропки наметились по селу, хотя люди жили еще в землянках, шалашах, под пологами, а кто и под телегами. Поздними вечерами зазвучали песни – то тоскливые, то задорные, как когда-то в родной покинутой стороне. Жизнь нового поселения постепенно входила в свою колею, следуя извечным человеческим законам: где молодость, там песни и любовь, там и дом строится для семьи, и сосед рядом селится, чтобы было на чье плечо опереться, если вдруг придет негаданная беда.

И явилась она, нежданная… Зародилась на вершинах гор, сорвалась оттуда холодным злым ветром. Затрепетали пологи. Еще подналегла – и свалила один шалаш, другой разметала. Тяжелые тучи загрязнили небо. И в наступившей тьме повалил снег, какой в Молдавии выпадал только в самые суровые зимы.

Табор стал спешно собираться в новый путь… Поняли переселенцы: на высоком плоскогорье остановились они. Надо искать иные места, пониже… Больше других пришлось тогда попереживать Молдаванову. Бросился он первым делом не пожитки на телегу валить, а чубуки спасать. Снег разгребает, черенок за черенком выкапывает, и в кадку бережно.

А когда управился, табор был уже далеко. Еле догнал его Григорий. Верст на тридцать дальше от гор спустились переселенцы. Здесь было теплее, и снежный разбой не добралась сюда: выдохся, хлебнув теплого простора.

Снова высадил Григорий чубуки, сызнова принялся оберегать их изгородью, земляным валом. И опять тревога: примутся ли? Да и не придется ли еще раз переселяться? Как свободный час – Григорий к питомцам. Ползая по земле, с затаенной надеждой приглядывается: не набухают ли почки? Уже все сроки вроде бы прошли, а признаков оживления нет и нет. Люди спят после дневных трудов, а виноградарь вокруг шалаша бродит. Подремлет часок, и чуть забрезжит рассвет, на ноги – и к посадкам.

Минуло еще несколько теплых солнечных дней. Ранним утром Молдаванов прибежал к старшаку табора. Растолкал его и кричит не своим голосом:

– Собирай народ, Иван! Скорее ко мне!..

– Ты что, с ума спятил? – протирая глаза, недоумевал старшак Уреку. – Что надрываешься, обокрали? Или Коваленти приснился тебе?

– Сказал, собирай народ! – весело требовал Григорий. – Всех собирай! Пусть все видят!..

Собрались переселенцы возле жилища Молдаванова. А хозяин торопит их на участок, отведенный под виноградник. Указывая на торчащие из земли чубуки, вопит неописуемой радостью:

– Глядите, все глядите!.. Принялись, ожили!.. Будет теперь виноград!..

В самом деле, почки выглянули нежными остренькими листочками.

Люди склонялись над посадками. Разглядывали. И у всех на лицах был и радость, и память, и умиление – словно родную землю увидели, но без кровососов навроде Коваленти, а залитую солнечным золотом изумрудную красавицу, щедрую кормилицу на все времена…

Принялись!..

– Не напрасно ты, Григорий, маялся со своей кадкой всю дорогу!

– Вырастишь, и мы от тебя обзаведемся!..

Наступила осень. Григорий заботливо укрыл молодь землей. А весной лозинки снова распушились и поползли по подпорочкам, радуя хозяина и гостей, которые часто навещали теперь Молдаванова.