Цвет жизни

Другой плюнул бы на бесплодные поиски, возвратился домой. Жил бы, как все, землю пахал, картошку с огурцами растил, по выходным и праздникам водочку пил, песни пел. А то ведь на сколько лет забил себе голову несбыточной мечтой! Так рассуждали многие, слушая хмурого исхудавшего Григория Федоровича, уже похожего на старика….

Но одолел-таки он еще двести верст. Будто не угольки тлели в его широкой костистой груди, а пламя гудело. По предгорьям Тянь-Шаня бродил, по ущельям карабкался, десяток аулов и поселений обошел. И наградила судьба двумя заветными сортами. Стал предлагать местным по пятаку-гривеннику за чубук, отдавали не слишком охотно, но, узнав из какой дали прибыл виноградарь, вздохнув, уступали. Наконец скрутил Молдованов вязанки по двести пятьдесят чубуков в каждой, укутал их мокрой ветошью.

С просветленным лицом, точно взвалил на плечо немыслимые сокровища, тронулся вниз, к Ташкенту. У каждого колодца, у каждого ручья останавливался, сбрызгивал чубуки. И хотя изрядно давила ноша и шагалось теперь труднее, но песенки мурлыкал неизменно, даже охотнее. И голова меньше бранилась, попритихла, сердце теперь брало над нею верх. Такие дали и красоты на десятки верст – дух захватывало. Идет и припевает:

– Чубуки несу, чубуки несу!

И окрест будто поет всё, приплясывает:

– Тебя ждут Маканчи!.. Тебя ждут Маканчи!..

Молдаванов еще громче:

– Зацветут Маканчи!.. Поскорей в Маканчи!..

Как-то догнала Молдаванова подвода. Попросил подвезти его.

– Хоть малость подбрось, мил человек! Совсем ног лишился, одни живые мозоли!

– А рупь за подвоз есть? – скосив глаза, спросил дюжий возчик. Борода его щетинилась, точно темная проволока.

– Есть… Есть… – выдохнул Григорий Федорович, готовый и трешницу отдать, лишь бы поскорее утих в ногах тяжкий гуд…

– Давай вперед! – жестко предупредил возчик, подозрительно оглядывая путника. – Знаем мы вашего брата!

«У, жмот! – подумал виноградарь, но уселся в телегу и зажмурился от удовольствия. – Правильно дед говаривал, что лошади не доктора, а ноженьки лечат!»

Возчик покосился на вязанки.

– Не пойму, хворост, что ли, на растопку?

– Эх, мил человек, чего говоришь, хворост… Это ж сама жизнь! Понимаешь, жизнь… Дыхание человеческое!.. Ума просветление! Ты вот любишь виноградное вино, признайся? Чтобы, значит, при случае и жажду утолить, и повеселее стать, урюмость прогнать…

– Самогоночка позабористее! – умиротворенно осклабился возчик. – Вино токо буржуи пьют.

– Вот и заблуждаешься! Самогонка мертвое питье, яд один. А виноградное, настоящее, без подмесу какого – это кровь живая. Сок жизни!

– Ты случаем не из попов? А может, растрига? Из прихода выгнали? Что ты мне о причастии-то толкуешь? Ему о хворосте, а он о крови живой! Знаю я попов, прихожанину на причастие полложки чайной, а себе после службы кружку!

– Не знаю, не из церковных я… Чубуки несу, чубуки это! – признался Григорий Федорович. – Виноград разводить буду в нашей стороне.

– Идешь-то далеко? – возчик еще пронзительнее глянул на старика. А в глазах догадка: умом свихнутый. Точно! И по обтрепке одежной, и по обличию – юродивый.

– В Маканчи несу, милый человек, в Маканчи! Слыхал? – яснил Молдаванов.

– В Маканчи? Город такой иль село? Что-то ты, батя, заговариваешься! Никакой Маканчи у нас тут нет.

– Это далеко, мил человек. Так далеко, выговорить трудно. Кажись, до нашей Молдавии, и то ближе. Аж за городом Верным! Вон куда топать мне!..

– За каким таким Верным? Ты пьян или в самом деле разжижилась голова? – хохотнул. Хлестнул лошадей побольнее под животы, чтобы побыстрее шли. Долго молчал, бросая косые взгляды на старика. – Выдумал чего. В Верный он идет!..

– Есть такой город, зачем мне врать! Разве не слыхал?

Возчика передернуло. Обернулся и в сердцах закричал:

– Так это же вон где, жидкая твоя голова! Почти что на краю света! Наладил, Верный!.. Будто я не знаю, что Верный есть! Все знают… О другом я! Это кто же с вязанками в такую даль дойдет? Да ты до Верного с этим хворостом и до зимы не доползешь!..

– Мил человек, да мне же не до Верного, а еще вглубь за него! И дальше Верного опорки топтать придется! Понял? – простодушно разъяснил виноградарь. – Вот там и есть Маканчи! Почти у самого Китая!..

Щетинистый еще больше забеспокоился: то ли испугался, то ли подозрение вкралось. Опасливо отодвигаясь от вязанок, словно от снарядов, промычал:

– Говоришь, у границы? Понятно… Бывает… – И давай еще пуще хлестать лошадей.

Быстрая езда пришлась по душе Молдаванову. Вот так бы с десяток верст! Пододвинулся он поближе к возчику и стал неторопко рассказывать о всех своих бедах-мытарствах. Как вез чубуки из Молдавии. Как все жилы вытянул, чтобы вырастить виноград. И как вырубили, сожгли его надежду зверюги-анненковцы в гражданскую…

А возчик только поддакивает да лошадей подхлестывает. Верст двадцать точно одолели.

Показался поворот. Настало время расстаться. Молдаванов слез с телеги. Перебросил через плечо нелегкие вязанки, покряхтел: опять пешком…

– Спасибо, мил человек! Большую подмогу оказал. Доброго пути тебе!..