Цвет жизни

Спросите сейчас в Урджаре у Егора Горобчана, у Ивана Вишнева и у многих других, кто их научил растить эти чудесные лозы? И все в один голос ответят:

– Дед Молдаванов, Григорий Федорович. Он зачинатель. Это он выдюжил и вынянчил всю эту зеленую красоту!

Теплым предосенним утром заиграло солнце над зубчатым Тарбагатаем. Как бы дивилось: что-то много народа собралось перед домиком, что приютился в центре виноградника. Обычно здесь перед работой собирались только виноградари и обсуждали рабочие наряды. А сейчас чуть ли не вся урджарская власть, все правленцы и много колхозного люда толпится.

В тени высоких пирамидальных тополей Григорию Федоровичу торжественно вручали орден Трудового Красного Знамени. Он слушал речи и поздравления, полузакрыв глаза. Могло показаться, что ему от волнения стало плохо. Кто метнулся поддерживать его, кто скамейку принес. Крепился старик. И с нарочитой хмуростью к бригадным:

– Вот что, бабочки…. Хватит слов красивых. Что вы из меня памятник делаете. Давайте за работу. Не выходной ведь…

– Не спешите, Григорий Федорович! – остановил председатель колхоза виноградаря. – Значит, так. Решением правления назначена вам пенсия персональная. Кроме денег и хлеб, и все продукты каждый месяц…

– А как же… виноградник? – глуховато спросил старик.

– Вы вырастили хорошую смену. Есть кому грамотно руководить садовой отраслью…

– Напрасно всё это, – засмущался Григорий Федорович. – Мне не пенсия, мне жизнь нужна. Вот если при лозах оставите, тогда уж так и быть, возьму пенсию…

* * *

Дослушал я рассказ Григория Федоровича. Пожал ему руку, и мы расстались.

С тех пор прошло несколько лет, а я все еще вижу его руки, кремнистые, жилистые, его пытливые глаза под белесой гущиной бровей. А вокруг нас – лозы. Лозы его судьбы с тяжелыми гроздьями прозрачно-зеленого цвета. Цвета жизни…

1962. 1971

На высоком берегу

Катер пришвартовался к маленькой, словно бы игрушечной пристани. Над ней зеленая лесистая гора. Может, самая высокая на всем правом берегу Оки. По крутому склону, заросшему липами и дубами, ветлами и кустарником, поднялся я на самую крутизну. И залюбовался простором…

Внизу лучилась под солнцем Ока. Дальше расстилались зеленые шелка лугов, отороченные камышами, белесыми отмелями. Где-то слева в голубоватой дымке зубчатил древний Касимов.

Я подумал о людях, живущих на таком богатырском берегу. Может, и они под стать окружающей красоте, раздолью? Не зря же идет добрая молва о здешнем крепком колхозе «Россия».

Встретившись с председателем Петром Ивановичем Молостовым, я попросил его рассказать о лучших людях артели.

– К сожалению, я уезжаю. Срочное дело. – Подумав, председатель оживился: – Пожалуй, есть смысл побеседовать вам с Александром Филипповичем. Он отлично знает народ. И в курсе всех наших дел.

– Парторг или ваш заместитель?

– Трухачев-то? Нет. Это наш старший учетчик по животноводству. Человек уважаемый, интересный. Катя, отведи-ка товарища к Александру Филипповичу! – попросил председатель девочку, вошедшую в правление.

Мне показалось, что Молостов что-то умолчал о Трухачеве. Но допытываться я не стал и вслед за курносенькой Катей пошел по селу.

Справа, среди широкой улицы, стояла заколоченная древняя церквушка, вся облупившаяся и проросшая мохом. На ее ободранной крыше каким-то чудом проросли и укоренились нежные березки. Слева выстроились в рядок новые дома, украшенные затейливой резьбой и утопающие в кипени садов.

Я пытался заранее представить себе Трухачева. Конечно, это ловкий парень, человек с открытой душой, мастак и в работе и в шутке. Умеет и в беде помочь, и удаче друга порадоваться.

А вот и дом Александра Филипповича. Тоже нарядный и, как видно, недавно поставлен. Знать, в достатке семья.

Встретила меня мать Трухачева, женщина лет шестидесяти. Провела в угловую комнату. Александр Филиппович сидел за столом, на котором были аккуратно разложены отчетные листки. Выбирая из них нужные сведения, учетчик составлял общую ведомость.

Познакомившись и разговорившись с Трухачевым, я понял, о чем умалчивал председатель, когда посылал меня в этот дом. Лицо у Александра Филипповича исконно русское, открытое. Он был тщательно выбрит. На руки его я старался не глядеть, хотя все время и думал о них…

Председатель оказался прав. Александр Филиппович мог без конца рассказывать о земляках, словно с каждым из них был в близком родстве, всю жизнь делил радости и горести. Особо выделял он сестер Цыплаковых.

– Таня первая в округе доярка! – похвалил он. – А ее сестренка телятница. Тоже молоток! Нина каждый год, как вот с конвейера, по пятьдесят телят выдает. Шестимесячников. И все такие здоровяки, хоть каждого на племя! Ухаживает она за ними не по стариковским заветам! Дотошная: все в книжках роется. Скажем, телок заболел, понурился, не надо ей за ветеринаром бежать. Сама шприц в руки и скорую помощь окажет, на ноги поставит. Вот убедитесь сами, как присмотритесь к ней. Ферма-то тут под рукой, в любое время можно заглянуть.