Цвет жизни

В те первые ночи матери было не до сна. Как бы всю жизнь заново прошла. А дорога была у нее не шоссейная… И в глубокие непролазные овраги уходила и застревала там, и ветер с дождем хлестал, и все чаще подвьюживало. То одна война с ног валила, теперь другая, в сто раз злее захлестнула. Да и в колхозе не всегда радостно было. Но всё ж поставили Трухачевы на ноги шестерых детей. Старший Саша, первый помощник во всех делах.

Уйдет мать на работу или по какому другому делу из дому – за хозяина Саша. Дизелистом стал – тоже радовал. Иные ребята-сверстники как попадет заработок в руки, так в сельпо за винцом-папиросами, а то и за водкой… А Саша всё в семью нес, о доме помнил. Смышленым рос, умельцем. Что ни возьмет в руки – ладится. Топор – как бы играет им. И кастрюлю запаяет, и что посадить и что вырастить в саду – тоже быстро уразумел. Стала мать прикидывать: еще бы сноху такую же. И зажили бы молодые, не зная нужды.

Но распылились теперь все эти радуги… Конечно, пока мать на ногах – убережет. А как один останется, кому он нужен, обрубленный? Так вот и кровянятся мысли. На людях-то Петровна крепкая, а ночь придет, так и обмякнет…

В те первые дни как-то возвратилась Петровна с работы поздно. И застала в доме гостя, Алешу. С детства дружил он с сыном.

Сидят они за столом, вспоминают разное, а между ними поллитровка. Не понравилось матери, что гость с бутылкой пришел. Но скрыла недовольство. Пусть уж. Может, выговорится Саша и легче станет на душе у него.

Поставила мать на стол тарелку квашеной капусты, сала нарезала. Ходит по дому, вроде бы хозяйством занимается, а сама вникает, о чем речь ведут. Выпили ребята и разговорчивее стали.

– …Прибыл я в военкомат, на комиссию, – вспоминал Саша, – обстукали врачи, обслушали. А во мне все жилочки играют. Конечно, здоров. Начала комиссия опрашивать, какими профессиями владею. Как начал перечислять – остановили, в десантники определили. Обучали три месяца, как мосты взрывать, как с автоматом, гранатами управляться. Прыгнули несколько раз с парашютом. Всё отлично. И сразу на боевое задание. Погрузили бригаду в самолеты и ночью сбросили за линией фронта, в тыл к немцам, в смоленские леса. Что тогда было, всего не перескажешь!..

Потом пришел приказ выбить немцев из стратегически важного населенного пункта, на вид обычной деревеньки. Подготовились к ночному штурму. Ночь стояла морозная, в такую, как говорят, хозяин и собаку дома держит. А фрицы мороза боятся. Потому мы решили, что можно подобраться к ним очень близко и устроить трам-тарарам повеселее… Но враг нас обнаружил. Взвились ракеты, и все подступы к селу словно днем стали видны. Тут и началось!.. Ни взад, ни вперед, ни голову поднять. Одно ясно, если начнем отходить, всех порежут из пулеметов, из минометов разнесут. Местность открытая и, как видно, пристреляна. А если в село прорваться, так там хоть маневрировать можно. Передали по цепи, чтоб приготовились к атаке. И комбат сообразил приказать зажечь дымовые шашки. Весь край села окутался дымом. Тут мы и ворвались. Завязался уличный бой. То мы их на край села оттесним, то они нас. Несколько домов загорелось кострами огромными…

…Добрались еще раз до центра. Комбат говорит, мол, сейчас сманеврируем, отойдем. А человек пять пусть останутся по крышам да по чердакам, и как вновь нажмем, с тылу саданут. Забрался я под соломенную крышу одной хатенки. На перекрестке стояла. Хорошо просматривались улицы. Прорыл в соломе щели. Сижу, наблюдаю. Как говорил комбат, так и произошло. Отошли наши. Слышу, вокруг моей хаты немецкий говор. Как бы знал их язык, сразу бы понял замысел. Погнались за нашими. И тут же обратно. За соседней хатой человек десять их укрылось, шагах в тридцати от меня. Я и полоснул очередью по ним. Начисто срезал. Помог нашим, а себя открыл. Со всех сторон тогда по мне. Кто-то гранату метнул. И запылала моя хатенка. А я под крышей. Думаю, сгорю, как цыпленок. Прыгнул с крыши-то на огород. А за мной вдогонку граната. Вышибло у меня автомат из рук взрывом. Ожгло, оглушило, правая рука плетью повисла… Я еще несколько скачков. И тут воронка небольшая. Я в нее голову сунул. А ноги-то снаружи. А по мне очередь, другая, третья. Чую, как бы раздавили мне ноги. Тут я и сознание потерял…

…Уже потом, как очистили наши село, стали раненых подбирать. Где-то двое салазок нашли, уложили меня. Без сознания был. Повезли в лес. Очнулся от сильных взрывов. Это склады вражьи с боеприпасами на воздух взлетали! Удалась операция…

А второй раз толком в сознание пришел через месяц почти… В госпитале-землянке, в глухом лесу. Укоротил мне наш бригадный хирург руки и ноги, и я полеживаю, как барин… Три раза в день кормят, последние известия рассказывают. Печку топят день и ночь. Помещение проветривают. Для поддержания сил уколы делают.