Цвет жизни

С трудом переставляя скрипучие бесчувственные протезы, подошел он к дому. Мокрый от пота, сел на лавку остыть, чтобы не подумала мать, будто он чрезмерно утруждает себя. Вошел в прихожую. Мать у стола вытирала полотенцем посуду. Сел напротив. Что-то детское, озорное мельтешило в его глазах. Все решал: сказать, какую прогулочку совершил или пусть завтра сама увидит? Но не удержался:

– Я сейчас, мама, такое сделал!..

– Что, сынок? – вроде бы с тревогой в голосе спросила Петровна. А у самой в глазах радость пополам с хитринкой.

– Вовек не догадаешься, куда я сейчас ходил! Сказать или до завтра?

– Откуда ж мне знать, где ты по ночам-то бродишь?

– До самого обрыва дотопал! Аж за правление! – весело застучал локотками о стол Саша.

– И над обрывом закричал, будто тебя водой вдруг окатили! – улыбнулась Петровна.

– Это кто же успел донести? – удивился Трухачев. И догадка сразу: неужто сама следила?

Тогда мать все сердце настежь – сверкай, солнце, бушуйте, душевные ветры!

– Сашенька, чудной ты! – воскликнула, – Я ж чуть не по пятам хожу за тобой! И как ты по земле, по дороге ползал… тоже видела… Я же мать, Сашенька… А не подходила потому, что знаю твою натуру. Не любишь, когда тебя жалеют. Я и сама такая. Иной раз ой больно, ой тягостно, терпенья нет, а не жалуюсь. Сама в себе все перебарываю…

– Значит, ходила? – покачал головоя Саша. – А я не замечал… Да ты, мать, настоящая разведчица! Тебя бы в нашу десантную бригаду…

Утром, чуть свет, Саша пристроил свои неуклюжие протезы, встал, покружил по комнате. Надежно! Позавтракал, газету почитал, часы завел. Пора. Вышел на улицу. Кругом ни души.

«Пожалуй, так-то лучше для первого раза», – решил он и не торопясь твердо зашагал в библиотеку.

Уже полпути отмерил. Пот прошиб. Ту же дорогу одолевал, что и ночью. Но теперь она казалась куда труднее. И хотя никто не догнал его, никто не встретился, но было такое чувство, словно всё село вышло на улицу. Вроде бы глядят люди в упор и гадают: дойдет или нет?

Будто уже и голоса различимы:

«Нет, не дойдет!»

«Сейчас, сейчас грохнется!»

«Падает! Падает!..»

«Да ты гляди, как шагает!..»

«Как танк держится!.. Его и пушкой не собьешь!»…

Из ближайших ворот выбежала девчушечка. Миленькая, ей бы еще в садик ходить, а она уже школьный портфель тащит. Увидела Сашу и – наперерез ему:

– Здравствуйте!..

И глядит на него широко открытыми синими глазами, оторваться не может.

– Здравствуй, здравствуй, школьница…

– Вас проводить?

– Куда проводить?..

– А куда идете… Куда хотите, туда и провожу! – с милой заботой настаивала девчушка.

– Спасибо, умница… Только я сам эту дорогу хорошо знаю. Спасибо!.. А ты чья будешь? Папка у тебя кто?

– А у меня нет папы… Нам похоронную прислали. Папу убили фашисты… Он в танке сгорел… – Девочка вдруг часто-часто заморгала и, как бы устыдившись своей слабости, отвернулась и побежала вперед…

Саша вздохнул, нахмурился и зашагал тверже. Надо шагать, надо! И за себя, и за тех, кто уже никогда не встанет, не поведет машину, не вырастит сад, не научит детей добру…

Вот и библиотека. Самое трудное – крыльцо. Одолел. Сам дверь открыл. Увидела его библиотекарша, вроде как спохватилась, заволновалась:

– Уже ходите, Александр Филиппович?.. Вот хорошо-то!

– Ждал-ждал вас в гости. И решил сам проведать….

Девушка к полкам книгу подбирать. Какую ни предложит – у посетителя один ответ:

– И эту в госпитале прочитал.

– Тогда, может, Горького возьмете? Рассказы. А вот «Дело Артамоновых»? Или «Мать»…

– Ну, если нет сладкого, давайте Горького, – неловко пошутил Саша, но тут же посерьезнел. – «Мать» я тоже читал, но можно и перечитать…

Слово за слово, и чувство неловкости исчезло. Саша о войне, друзьях фронтовых, о госпиталях, а девушка сельские новости перебирает. Все это он уже слышал от матери, от родных. Много ли в селе событий случается? Все наперечет. Но слушал библиотекаршу внимательно, вникая в подробности, переспрашивая, удивляясь.

– Может, вам на дом книги приносить? – предложила девушка. – Я могу…

– Нет. Наоборот, я был бы рад, если б ваш очаг культуры находился на полкилометра подальше. Хорошая тренировочка была бы.

– Но вам же трудно!

– Не знаю, как вы, барышня, а я все больше убеждаюсь, что от трудностей у человека в голове шарики быстрее начинают крутиться.

Девушка как-то облегченно улыбнулась и снова стала предлагать книги необычному читателю.

Возвратившись домой, Саша сказал матери:

– Вот книжку принес. Учти, за хлебом, крупой и прочим в сельпо буду ходить я… Мам, погляди, а это о тебе книга…

– Что ты такое говоришь? – улыбнулась Петровна. – Кому это нужно обо мне писать?

– Не веришь? Прочитай заглавие, «Мать»!

– Так это чья мать?

– А вот почитаю тебе, и узнаешь. В точности ты…

Как-то Трухачев остановился около возовых весов, где взвешивали машину с капустой. Подошел Сотников, бывший в ту пору председателем колхоза. Поговорил с Сашей о разных разностях и подвел к главной теме:

– Послушай-ка, а не пора ли тебе какую-нибудь работенку присмотреть. Так сказать, в общую жизнь снова включиться? Мне, Саша, кажется, что ты подумываешь об этом. И мы тоже…