Цвет жизни

– А где же он? – вступился отец. – Мы же вон откуда приехали! Как получили письмо и сразу же…

Побелевшие губы матери задрожали:

– Дели-то… куда… Сашеньку?

Так прошептала, что вздрогнули все, кто в комнате был…

– К сожалению, перед рассветом отправлен санпоездом для дальнейшего прохождения лечения…

– А куда отправлен? Куда? – допрашивала мать.

– К сожалению, не могу сказать.

– В колхозе пропадет лошадь, скотина – и то, к примеру, конюх в ответе и должен знать, что к чему!.. А здесь человек! И вы не знаете?!

Но, как ни упрашивали родители, военный отказывался отвечать, ссылаясь на приказы и указания.

– А какое же ранение у него? Более года поправляется. И опять на лечение!

– Не могу вас проинформировать. – уже начинал сердиться военный. – Я же не лечащий врач. К нам каждый день прибывают, каждый день убывают. Может быть, ночью дежурил врач, который ничего не знал о письме начальника… Возможно, вновь открылся процесс, и надо было срочно… для прохождения дальнейшего… в более специализированный госпиталь направить…

Филипп Петрович стал домогаться, чтобы увидеть самого начальника госпиталя. Раз уж прислал он приглашение, то пусть и разъяснит теперь.

В приемную комнату заходили сестры, няни: брали передачи лечащимся. Заглядывали и ходячие раненые. У одного рука в гипсе, у другого вся голова забинтована, лишь глаза да рот открыты.

Филипп Петрович добился своего. Военный повел его к начальнику. И мать за ним попыталась. Но в коридоре ее задержали.

– Мамаша, по коридору нельзя с чемоданом и корзиной! Здесь госпиталь, а вы можете инфекцию занести! – строго сказала женщина в белом халате.

Послушалась Прасковья Петровна, но в стороне, под лестницей схоронилась, стала ждать, когда муж возвратится. Тут и открылась ей тайна. Слышит: спускаются по лестнице две медсестры и громко разговаривают:

– А этот старик-то, выходит, отец Сашки, который из Касимова! Ну, который без рук и без ног. Перед рассветом с санпоездом отправили, а они у ворот стояли и не знали…

– Ох-хо-хо… Вот горе-то старикам, как узнают…

Петровна так и обмерла. И глаза туман разом застлал… Еле на ногах устояла. Вскоре и муж пришел. Говорит, все дознал, да сказать не может. И глядит куда-то в сторону.

– Знаю… уже… – глухо простонала….

Мимо той лестницы шел раненый с повязкой на лице. Худенький, без кровинки. А халат широкий, висит, как на палке. И росточком-то он с Сашу, и лицом схожий… Петровна взяла плетенку с гостинцами и в руки худенькому. А сама оглядывается, чтобы замечания не сделали…

– Возьми, сынок!.. Сашеньке… сыну привезли… А его уже тут нет… Промеж себя разделите!..

И как довезли они свое горе до дому – не помнят…

А письма с разными почерками все идут и идут. И снова пишет бедный Саша, что идет на поправку, что кормят его «деликатесами». А что это такое, деликатесы, не написал. И опять про лекции, кино и школьников…

Дождались однажды Трухачевы своего сына-воина…. Сто жизней прожили б, и все равно не смогли бы забыть тот день… Как есть все село вышло в поле встречать подводу. Кто-то даже предложил митинг организовать. Но с ним не согласились… Какой уж тут митинг…

До самого дома шел народ за подводой. И рядом, намертво вцепившись рукой в телегу, шагала мать. А глядела куда-то поверх голов. И такое на лице – смотреть больно…. А как подошли ко двору, поклонилась людям, что так вот они, все вместе посочувствовали их горю. Открыла ворота, впустила подводу и снова закрыла…

И никто не обиделся, что не пригласила она в дом даже самых близких знакомых. Понимали: так и надо. Легче будет ей с детьми и с мужем обвыкнуть и притерпеться к такой горести…

Всей семьей помогли Саше встать на протезы. Только ходить на них всё не получается. Опять на руках внесли в дом…

– Вот мы и приземлились! – пошутил Саша, будто и страшного ничего не случилось. И неловко погладил плечо матери. – Только не хныкать, мама! У нас, у десантников, бывало и похуже!

Сели ужинать. Глядит и глядит Прасковья Петровна на руки сына… Левая почти по локоть… Лишь маленькая культяшка осталась. И у другого локотка такая же, но с двумя вроде как пальцами, искусно сотворенными хирургами-умельцами. Этими расщепками подхватил Саша ложку. И давай черпать борщ из тарелки. Обвык и приловчился сам себя обслуживать. И даже подшучивает:

– Коротенькой-то рукой, оказывается, лучше управляться. Быстрее ложка курсирует! Это один английский хирург придумал такие руки делать, – пояснил Саша. – Нам в госпитале профессор рассказывал. Была, говорит, у того англичанина дочка, красавица. И любил он ее больше всего на свете. Попала она вдруг в аварию и лишилась обеих рук. День и ночь думал тот английский хирург, как помочь дочке. И придумал. Сделал ей вот такую расщепку. А теперь и у нас так оперируют.