Читаем Цвет жизни полностью

Человеческое участие хоть и не печка, а греет. Да еще как! Заморгал Григорий Федорович, словно в глаза попало что-то… Пожал провожавшим руки и твердо зашагал по дороге.

А глаза-то опять застилает. Протрет рукавом, обернется, а народ все стоит, машет. Нет, не будет ему прощения, если он не достанет новые нужные чубуки, не вырастит виноград в Маканчах. Ведь все село теперь ждать будет, греться надеждой. Да и время-то наконец мирное настало, власть своя утвердилась. Теперь ли не хороводить садам вокруг сел, когда вся земля, куда ни глянь, народная, крестьянская. Где они теперь, все эти Коваленти с намордниками?.. Вот и распахивай просторы, насколько сил хватит, – твои они. Разводи солнечное лакомство, чтобы в каждом дворе и вдоль всех дорог тяжелели бы от урожаев волшебные лозы и плодовые дерева…

Распалил Григорий Федорович мечту, и легче дорога. Где на подводе-попутке, а больше пешком отмерил ходок сотни верст. Вот и Верный, нынешняя Алма-Ата.

Дивно виноградарю: словно бы в лесу город. По всем улицам арыки-каналы. И все камнем выложены, чтобы не размывались, и день и ночь вода поет-играет. Три шага шагнешь вдоль улицы и – береза, липа или тополь выше дома. А во дворах из каждой ладошки земли так и прет все: то ягода-смородина или колючий крыжовник, или клубничка вот-вот заалеет в зелени, или яблоня уже в белом лепестковом облаке…

Чем дольше бродил Григорий Федорович по городу, по его зеленым окраинам, чем больше говорил с местными садоводами, тем больше холодало на его душе, и лицо словно каменело…

Оказывается, нет здесь желанного сорта, который вызревал бы в Маканчах. Садоводы сострадали старику, видя, какой благодатной он одержим страстью. Но как помочь ему? Ведь не подтянешь солнце к земле, не удлинишь лета севернее Верного? Легко сказать: ищу скороспелый. А попробуй найди-ка! Уж если нет на севере такого резвыша, чтоб за короткое и зябкое лето успел вызревать, то уж на жарком юге и не ищи. Скорее горстку снега в красных углях раскопаешь.

Но один знаток, по разговору начитанный и бывалый, посоветовал Молдаванову дойти до Ташкента.

– Вот там любой сорт можно подобрать! Древняя столица. Там этот виноград многие сотни лет растят. В каждом дворе свой сорт, из рода в род передают! – уверял бывалый знаток.

А от Верного до Ташкента еще верст семьсот. Задумался Молдаванов: осилит ли? А посмотрел на зеленый город, и снова одолела его мечта. Вон какую благодать вырастили люди! А ведь и они из того же теста, что и он, Молдаванов, что и маканчинцы. И раз уж спланировал он гору приступом взять, нечего хныкать и пятиться, споткнувшись о первую кочку.

Раскалил, разозлил себя Григорий Федорович, котомку за плечи и – зашагал дальше по пыльной дороге. Идет, расспрашивает встречных, где прямее и ближе путь. Торопится, песенки мурлычет, чтобы легче голове было, меньше бы думала. Но разве закуешь мысли?

С каждой верстой, с днем каждым все разгорается спор между сердцем и головой… Сердце-то бодрит, вперед зовет, а голова противится, сомнениями ее скручивает. Кому, мол, нужен твой подвиг? Вон какая громадина – страна, народу, что песку в пустыне. И ты среди них – крупиночка. Что ты можешь сделать? А жизнь-то одна. Так вот и протопаешь все годы и не зачерпнешь даже горстки счастья для себя. И даже если вызреет твой виноград, скажут ли тебе за это спасибо?..

Скрипит на зубах пыль, шуршит под ногами песок. Увидит Молдаванов на горизонте холм или горку, дойдет, а вдали – еще выше утес и горы снежными горбами маячат. А там и горы пошли. Но не так страшат его крутые перевалы, как сомнения, мучащие сердце.

Пропылился вконец ходок, на нищего иль бездомного бродягу походить стал. И глаза, что у безумного. Начнет уверять, что за чубуками в Ташкент идет – люди смеются. А иные и сторонятся. Кто знает, что за человек? Может, и за чубуками, а может, и для отвода глаз говорит. А сам вор или шпион какой-нибудь.

Гудят ноги от усталости: не молодые ведь. А идут. Правда, с утра трудно подниматься. Сплошная боль в суставах и тяжесть, словно свинцом тебя налили. А версту-другую пройдет – и снова песенку мурлычет да опять слушает, как сердце с головой никак не сойдутся…

Дошел, добрёл, дотянул до Ташкента наш виноградарь. Показался ранним утром долгожданный город, залитый розоватым светом, с бело-желто-коричневыми кварталами и зелеными оазисами садов и парков.

Но и в Ташкенте ему, как ножом в сердце… И здесь не нашел нужного сорта.

– Батя, батя… Святой ты человек, да доверчивый очень. Такого винограда ни одной лозинки здесь не увидишь! – сочувственно твердили ему здешние жители. – Сказку ты услышал! Встретишь того человека на обратном пути, накажи его, негодяя!..

Но и в Ташкенте нашелся подобный знаток, и тоже будто бы начитанный и бывалый:

– В Тянь-Шаньских горах, верстах в двухстах от города, там можно найти подходящий для вас, папаша, сорт. Только доберетесь ли? Изморились, видать. А то, что найдете там скороспелый, это точно. В горах-то холоднее. И климат сходен с вашим.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза