Цвет жизни

Прошло несколько лет. Прибывали новые поселенцы, село разрасталось. Первая мировая докатилась и до этих краев, многих из молодых мобилизовали на фронт. Там они и встретили отречение царя, а осенью семнадцатого года возвратились домой. Вместо урядника и забогатевшего старосты, утвердилась в селе новая власть.

А Григорий Молдаванов все возился с виноградом. Но не выпил еще и стаканчика своего вина. Грозди завязывались, да не успевали за короткое лето вызреть. То их прихватывали осенние заморозки, то иные коренья вымерзали зимой.

Кое-кто из односельчан уже посмеивался над одержимым земляком.

– Сажал бы ты, Григорий Федорович, картошку. Дело верное, всегда сам сыт, и на продажу еще останется, – убежденно советовал Лука Сорокин, слывший человеком рассудительным. – Что ты за хвост природу-то тянешь? На свой манер все равно не повернешь. Она тебя, брат, природа, так лягнет, без зубов останешься!

Виноградарь пробовал отшучиваться:

– А я раз видел в цирке, как лошадь задом скакала. И здорово у нее это самое получалось.

– Бывает, что и люди на головах ходят, – резонно заметил Сорокин. – Только это не дело, если у человека вместо головы седалище. Не перечь ты богу, Григорий! Как и что определил он, так оно и будет. Где винограду расти, а где гороху, кому умным быть, а кому дураком.

– Не нравятся мне твои проповеди! – усмехнулся в ответ Молдаванов. – Царя ведь тоже головой государства считали! А оказалось? А касаемо природы, так бог, я думаю, не против того, чтобы люди созданные им растения и плоды еще щедрее делали, в разные концы света переносили, украшали ими землю. Можно и виноград заставить в ранее неподходящем климате плодоносить и дозревать. Природа могуча, да ведь она слепа, вроде как одними инстинктами движется. А человек-то разумом живет!..

Все еще надеялся Григорий Федорович, что притерпятся выращенные им лозы к суровому маканчинскому климату. А тут – новая напасть. Полыхнула в стране очередная война, на этот раз гражданская, разгорелась, как лесной да степной пожары… То один уезд выжжет, то другой черным крылом сметет. Дошло и до Маканчей. Соседние села да и всю Семипалатинскую округу наводнили воровские банды атамана Анненкова, залетали сюда и официальные разбойнички «правителя России» Колчака.

Многие фронтовики-маканчинцы и другие смельчаки и правдолюбы, революцией спасенные, в советскую власть поверившие, организовали партизанский отряд. Народные мстители укрепились в скалистом Тарбагатае. Оттуда и наносили ощутимые удары по шайкам бандитов.

Разбегаясь, анненковцы вымещали бессилие и злобу на мирных жителях, у кого, по слухам и доносам, кто-то из родных был в партизанах: вырезали семьи и целые улицы, сжигали всё, от плетней до хат, вырубали сады… Погиб в том огне и виноградник Григория Молдованова, так и не порадовавший хозяина ни единой гроздочкой…

Лозы-то бандиты искоренили, а вот сердце у Григория осталось прежним… После гражданской пошел по селу слух, что Молдаванов – а ему было уже за пятьдесят – собрался в город Верный, сегодняшнюю Алма-Ату, за новыми чубуками. А где дым, там и огонек.

– Ты это серьезно? – спросил его при встрече председатель сельсовета.

– Шутить будем, когда нажмем соку, взыграет молодое вино, а мы выпьем по чарке и новую нальем! Тогда и плясать легче, весь Тарбагатай вприсядку пойдет! Гора с горой в обнимку! – помечтал Григорий Федорович. – А слухи есть, надежные, в той стороне растут скороспелые сорта, которые должны и у нас вызревать. Потеплеет – рискну!

– Но ведь до Верного верст пятьсот с гаком. Была бы железная дорога, а так…

– Когда птица летит из-за моря гнездиться в наши леса, она версты не считает! – рубанул Молдаванов.

Решимость полыхнула в глазах виноградаря так, что впору и самому главе сельсовета взлететь, увидеть и моря бескрайние, и пустыни горячие, и цепи горные… А ведь такое из года в год вершат не только орлы, но и соловьи-песенники, и ласточки-касатки.

Будто что-то расцвело внутри от этих мыслей, и председатель сельсовета торжественно, как о самом святом сказал, напутствуя Григория:

– Вижу, не о личном прибытке болит твоя душа, Григорий Федорович. Что ж, езжай на зов этот… А достигнешь, протопчешь след, легче будет остальным. И народ доброе всегда помнит, ты это и без меня знаешь…

Как ни упрямилась в том году зима, а все же сдалась на милость весеннему разгоревшемуся солнцу. Лишь кое-где в низинках виднелись заплатами клочья снега, потемневшие, жалкие. Ослабевали и морозы. Еще недавно художничали: лужицы застеклят, крыши инеем посеребрят, щеки да носы подрумянят детворе. А и на это уже сил нет…

Как только затвердели дороги, зорькой вышел Молдаванов из дому. И тут же убедился, что мир и впрямь не без добрых людей. Хоть и посмеивались над ним некоторые балагуры, а вот теперь немало сочувствующих объявилось. Они и вышли проводить земляка. Кто-то сунул трешницу на дорогу, кто пятерку, а кто и узел с харчами. Иные стали давать адреса родственников, знакомых, что живут по пути в Верный и в самом городе, у которых можно было бы отдохнуть и переночевать.