Цвет жизни

Одной рукой за бревно, другой – отгребаются. Начало рассветать. А лодки нигде не видно. Подул ветер, волна пошла. Думают, всё, разойдется шторм и крышка всем. А тут еще стервятники со свастиками начали клевать… Один самолет спикировал, дал очередь из пулемета, и три солдатика пошли на дно. Следом другой самолет прогрохотал над головами… А к вечеру за одно бревно уж не шестеро, а двое держались… Наверняка бы и Надюша пошла под воду… Но бойцы как могли помогали. Особенно один сержант. Разорвал свою гимнастерку и смог привязать радистку к бревну: держись, говорил, невеста. Останемся живыми, свадьбу сыграем! А тут снова сверху пулеметная очередь… И вода вокруг Надьки покраснела…

…Машина, покачиваясь, неровно спустилась в Вертлявую балку, и рассказ оборвался. Трехтонка, рыча и взвизгивая, поплыла по грязи. Кузов то и дело заносило в сторону: то в один кювет сползет, то в другой. Татьяна, раскрасневшаяся и хмурая, вывертывала колеса, переключала скорость, сдавала машину назад и снова рвалась вперед. Мотор все больше ярился, завывал. Казалось, вот-вот разорвется. В конце концов машина забуксовала. Ни туда, ни сюда. Шлепая по грязи резиновыми сапогами, Аристова обошла кузов.

– Эй, мужики, кто в сапогах, слезайте! – подала команду.

Пассажиры стали нехотя спускаться в темное месиво. Я тоже присоединился, опять же облегчил машину малость.

Больше других вздыхал, кряхтел и отговаривался бородач в дождевике. Видно, жалко было ему хромовые блестящие сапоги. Став полукружьем против заднего борта, мужики взялись дружно закуривать…

– Тут треба подумать, – с хрипотцой в голосе, покручивая опущенные усы, выразил свое отношение к случившемуся тощеватый дядя.

– Хоть акт об опоздании составляй! – дергался толстяк в фетровой шляпе. – Чем теперь оправдываться? В четыре часа совещание!.. Как хочешь, так и отчитывайся теперь. Вот снимут с финансирования, тогда будем локотки кусать!..

Самым спокойным оказался мужик с огнистыми волосами. Обутый в высокие охотничьи сапоги, он то и дело заглядывал под машину, что-то бормоча под нос. Потом авторитетно заявил всем известное:

– А весна нынче, товарищи, к слову сказать, очень даже ранняя! Не помню, в каком это году перед войной, но в такое вот время мы еще на санях семена возили со станции.

– Хватит дымить! – не выдержала Татьяна. – Нечего лясы точить о прошлых вёснах!

Машину начали раскачивать. Кто за борта как-то ухватился, кто за дверцы кабины. Рванется трехтонка назад или вперед, и люди, покрикивая, толкают тут же. Колеса крутятся быстро, разбрызгивают грязь. Грузовик все глубже и глубже зарывался в колею. Задний мост уже утоп в лоснящемся месиве…

Раздались как бы неунывающие голоса:

– Каюк, братцы!..

– Настроение отличное, идем вглыбь!

– Всю одежу заляпали, и никакого прогрессу!..

– А вы дружнее, дружнее! – покрикивала Татьяна, высовываясь из кабины. – Степан Фомич, вы только пыхтите! Видимость одну кажете… Налегайте, налегайте!.. – стыдила она чернобородого.

– Да я стараюсь, Танюша, не симулирую… – растерянно улыбался, сверкая золотым рядком, уличенный. – И принимался сам командовать хрипловатым тенорком: – Давай, давай!.. Раз, два, взяли!.. Вперед ее!.. Назад!.. Давай, давай, дубинушка!.. Сама пойдет, сама пойдет!.. – громко суетился теперь бородач, по-прежнему создавая видимость собственных, кроме крика, усилий…

После навалили мы под колеса камней. Вот когда они пригодились!.. Теперь, цепляясь за шершавые камни, ребристые скаты поднялись на них, как на настил, и наконец-то трехтонка выбралась из трясины. Мужики радостно закричали, замахали руками. Уже ринулись было в кузов занимать места, но Татьяна властно остановила их:

– Не торопитесь!.. А кто камни будет подбирать? Они еще нам пригодятся!..

– Ты что, Танюша! – взмолился чернобородый. – Их и не найдешь теперь, в грязи-то. Да и в кузове много осталось. Хватит, если еще забуксуем…

– Ну и нерадив же ты, Степан Фомич, к артельным делам! – как-то насмешливо возмутилась Татьяна. – В общем так, без камней дальше не поедем! Ну что стоите? Иль не расслышали?

Пассажиры переглянулись. Видимо, нрав водителя им было хорошо известен.

– Двенадцать рублей заплатил за одежку… – опять ни с того ни с сего доложил рыжий мужик, снимая с плеч новенький ватник. Бережно свернул его изнанкой наружу и передал женщинам в кузов. – Раз дана команда к штурму, солдат не должен раздумывать!..

Его примеру последовали и другие. Толстяк надвинул на лоб шляпу, чтобы не слетела. Длинноусый почесал затылок, поглядел зачем-то на небо и стал засучивать рукава. Принялись вытаскивать из холодной, липучей грязи камни. Не чуралась и Татьяна. Бородач двигался еле-еле, хотя и остальные не слишком усердствовали. Камни выбирал он помельче, ступал, широко расставляя ноги, то и дело с горечью поглядывая на свои донельзя вымазанные сапоги…

Татьяна, наряду с озабоченностью, успевала иронизировать:

– Степан Фомич, да вы же надорветесь!.. Вы б полегшее брали кирпичики! А с камнями, что потяжелее, пусть вот мальчишка управляется!..