Цветы зла

«А! жалкий пес, если бы я предложил тебе сверток с нечистотами, ты с наслаждением стал бы его нюхать и, быть может, сожрал бы его. И этим, недостойный спутник моей грустной жизни, ты похож на публику, которой надо предлагать не тонкие благоухания, раздражающие ее, а тщательно подобранные нечистоты».

IX Негодный стекольщик

Есть натуры чисто созерцательные и совершенно неспособные к действию, которые, однако, под влиянием какого-то таинственного и неведомого побуждения иногда совершают поступки с такой стремительностью, на которую они сами не сочли бы себя способными.

Человек, бродящий малодушно целый час у своего подъезда, не смея войти из боязни найти у привратника известие, которое его огорчит, или держащий у себя по две недели нераспечатанным письмо, или решающийся лишь в конце шестого месяца совершить шаг, вот уже с год как необходимый, – такой человек чувствует иногда, как необоримая сила стремительно увлекает его, подобно стреле, спущенной с лука, к совершению какого-нибудь поступка. Моралист и врач, претендующие на всеведение, не в состоянии объяснить, откуда берется столь внезапно безумная энергия у этих ленивых и чувственных душ и каким образом, неспособные на самые простые и на самые необходимые действия, они обретают в иные мгновения избыток смелости для выполнения самых нелепых, нередко даже и самых опасных поступков.

Один из моих друзей, самый безобидный мечтатель из всех, когда-либо существовавших, поджег однажды лес, чтобы посмотреть, по его словам, с такой ли легкостью разгорается огонь, как это обычно утверждают. Десять раз сряду опыт не удавался, но на одиннадцатый он удался слишком хорошо.

Другой закурит сигару возле бочонка с порохом, чтобы посмотреть, чтобы узнать, чтоб испытать судьбу, чтобы заставить себя дать доказательства своего мужества, чтобы испытать волнения игрока, чтобы изведать наслаждения страха, или же так, без всякой цели, из каприза, от безделья.

Это род энергии, порождаемый скукой и мечтательностью, и те, в ком проявляется он так настойчиво, принадлежат, как я уже сказал, по большей части к числу самых мечтательных существ.

Иной, до того робкий, что он опускает глаза даже при встрече с мужчинами и принужден бывает собрать всю свою жалкую волю, чтобы войти в кафе или пройти перед кассой театра, где контролеры представляются ему облеченными величием Миноса, Эака и Радаманта, способен внезапно броситься на шею Проходящему мимо старику и восторженно расцеловать его на глазах изумленной толпы.

Почему? Потому… потому ли, что его лицо показалось ему неотразимо привлекательным? Возможно, но более законно предположить, что он и сам не знает, почему…

Я бывал не раз жертвой этих приступов, этих порывов, дающих нам основание верить, что какие-то коварные демоны вселяются в нас без нашего ведома выполнять свои самые нелепые веления.

Однажды утром я проснулся угрюмый, печальный, утомленный праздностью и, как мне казалось, настроенный на совершение чего-то великого, какого-то блистательного поступка; и я отворил окно… увы!

(Заметьте, прошу вас, что дух мистификации, являющийся у некоторых не плодом усилий мысли или соображения, а результатом внезапного вдохновения, имеет много общего, хотя бы по горячности желания, с тем настроением – истерическим, по мнению врачей, и сатанинским, по мнению тех, кто мыслит немного глубже, – которое неудержимо толкает нас на ряд опасных и несообразных поступков.)

Первый, кого я заметил на улице, был стекольщик, пронзительный, нестройный крик которого донесся до меня сквозь тяжелую и нечистую атмосферу Парижа. Я, впрочем, не мог бы сказать, почему меня охватила по отношению к этому бедняку столь же внезапная, как и непобедимая ненависть.

«Эй, ты!» – крикнул я ему, чтобы он поднялся ко мне. Тем временем я соображал, не без некоторого чувства радости, что комната моя на шестом этаже, а лестница очень узка и что ему придется употребить немало усилий, взбираясь на нее и не раз задевая о стены углами своего хрупкого товара.

Наконец он поднялся: я с любопытством рассмотрел все его стекла и сказал ему: «Как? у вас нет цветных стекол? розовых, красных, синих стекол, волшебных, райских стекол? Бесстыдный вы человек! вы смеете расхаживать по кварталам бедняков, не имея даже стекол, сквозь которые жизнь казалась бы прекрасной!» И я быстро вытолкал его на лестницу, по которой он стал спускаться, спотыкаясь и ворча.

Я вышел на балкон, схватил небольшой горшок с цветами, и, когда он снова показался при выходе из дверей, я уронил мой боевой снаряд прямо на задний выступ его ящика; удар сбил его с ног, и, падая, он разбил окончательно под собственной тяжестью все свое жалкое походное достояние, издавшее страшный звон, точно рушился хрустальный дворец, расколотый молнией.

И, опьяненный своим безумием, я яростно закричал ему: «Жизни в прекрасном свете! жизни в прекрасном свете!»

Подобные нервные забавы небезопасны, и за них нередко приходится дорого платить. Но какое дело до вечности осуждения тому, кто в одном миге нашел бесконечность наслаждения!