Цветы зла

Но в то же мгновение он был опрокинут другим маленьким дикарем, неизвестно откуда взявшимся и настолько похожим на первого, что их можно было бы счесть за близнецов. Они оба покатились по земле, оспаривая друг у друга драгоценную добычу, и ни один не желал, по-видимому, уступить половину брату. Первый в исступлении схватил второго за волосы; тот вцепился ему зубами в ухо и тотчас выплюнул окровавленный кусочек вместе с отборным ругательством на местном наречии. Законный обладатель пирожка попытался вонзить свои маленькие когти в глаза похитителя, который в свою очередь напряг все свои силы, чтобы задушить одной рукой своего врага, меж тем как другою старался засунуть в карман награду борьбы. Но побежденный поднялся, одушевленный отчаянием, и ударом головы в живот сбил своего противника на землю… К чему описывать отвратительную драку, длившуюся на самом деле дольше, чем, казалось, могли позволить их детские силы? Пирожок переходил из рук в руки и менял карманы каждое мгновение, но, увы! он менялся вместе с тем и в объеме; и когда наконец, выбившись из сил, запыхавшиеся и окровавленные, они прекратили драку, будучи не в состоянии продолжать ее, – говоря по правде, не существовало уже больше и никакого повода для распри: кусочек хлеба исчез, рассыпавшись на крошки, подобные песчинкам, с которыми он смешался.

Это зрелище омрачило мне пейзаж, и тихая радость, которой наслаждалась моя душа до того, как я увидел этих маленьких человечков, исчезла без следа; долго я еще оставался грустным, беспрестанно повторяя про себя: «Есть же такая прекрасная страна, где хлеб называется пирожком, лакомством столь редким, что из-за него может возгореться поистине братоубийственная борьба!»

XVI Часы

Китайцы узнают время по глазам кошек.

Раз один миссионер, прогуливаясь в предместье Нанкина, заметил, что забыл часы, и спросил у маленького мальчика, который час.

Уличный мальчишка Небесной Империи сначала смутился, потом, сообразив, ответил: «Я нам сейчас скажу!» Спустя несколько мгновений он появился снова с огромной кошкой на руках и, посмотрев ей, как говорится, прямо в белки глаз, заявил без колебаний: «Еще не совсем полдень!» Это было верно.

Я же, когда склоняюсь к прекрасной Фелине, носящей столь удачное имя, к ней, красе своего пола, гордости моего сердца и благоуханию моего ума, будет ли то ночь, будет ли то день, – при ярком ли свете или в непроницаемом мраке, – в глубине ее обожаемых глаз я всегда отчетливо вижу время, один и тот же час, необъятный, торжественный, огромный, как пространство, не знающий делений на минуты и секунды, неподвижное время, не отмеченное ни на каких часах и, однако, легкое, как вздох, быстрое, как взгляд.

И если бы какой-нибудь докучный человек потревожил меня, когда мой взор покоится на этом восхитительном циферблате, если бы какой-нибудь неучтивый и нетерпимый Дух, какой-нибудь Демон помехи явился и сказал мне: «На что смотришь ты так пристально? Что ищешь ты в глазах этого создания? Видишь ли ты по ним час, о расточительный и ленивый смертный?» – я бы ответил без колебаний: «Да, я вижу час; и час этот – Вечность!..»

Не правда ли, сударыня, вот мадригал, вполне достойный похвалы и притом столь же напыщенный, как и вы сами. И право же, сочинение этой претенциозной любезности доставило мне столько удовольствия, что я ничего не прошу у вас взамен.

XVII Полмира в волосах

Позволь мне долго, долго вдыхать запах твоих волос, погрузить в них все мое лицо, как погружает его жаждущий в воду источника, и колыхать их рукой, как надушенный платок, чтобы встряхнуть рой воспоминаний.

О если бы ты могла знать все, что я вижу! все, что я чувствую! все, что слышу в твоих волосах! Моя душа уносится вдаль в благоуханиях, как звуки другие в звуках музыки.

В волосах твоих целая греза, полная мачт и парусов; в них огромные моря, по которым муссоны уносят меня к чарующим странам, где дали синее и глубже, где воздух напоен благоуханием плодов, листвы и человеческой кол и.

В океане твоих волос мне видится гавань, оглашаемая печальными напевами, кишащая разноплеменными людьми мощного сложения и кораблями всех видов, сложные и тонкие очертания которых вырисовываются на фоне необъятного неба, где тяжко царит вечный зной.

В ласке твоих волос я вновь переживаю истому долгих часов, проведенных мной на диване, в каюте прекрасного судна, под еле ощутимое колыханье мирной гавани, среди цветочных горшков и глиняных кувшинов с прохладной водой.

В жгучем очаге твоих волос я вдыхаю запах табака, смешанного с опиумом и сахаром; в ночи твоих волос мне сияет бесконечность тропической лазури, на пушистых берегах твоих волос я опьяняюсь смешанным запахом смолы, мускуса и кокосового масла.

Позволь мне долго кусать твои тяжелые черные косы. Когда я прокусываю твои упругие и непокорные волосы, мне кажется, что я ем воспоминания.

XVIII Приглашение к путешествию