Туман

– Послушай, дорогуша, когда женщину хотят купить, это куда лучше, чем когда ее хотят продать. Уж не сомневайся.

– Хочет купить меня! Меня!

– Эухения, он поступил так из великодушия, как герой…

– А я не люблю героев. То есть тех, кто корчит из себя героя. Когда героизм естественный, от природы – хорошо! Но не по расчету же! Хочет купить! Хочет купить меня! Говорю вам, он за это заплатит. Заплатит он мне, этот…

– Этот… кто? Давай уж, договаривай!

– Это… скучное ничтожество. Его для меня все равно что не существует. Не существует!

– Ну и чушь же ты несешь…

– Вы считаете, у этого чудака…

– У какого дяденьки? У Фермина?

– Нет, у этого, с канарейкой, есть что-то внутри?

– Внутренности есть как минимум.

– Думаете? Да он пустышка, пустой внутри, я его насквозь вижу!

– Ну, иди сюда, девочка, поговорим спокойно. Брось свои глупости. Я думаю, ты должна принять его предл…

– А если я его не люблю, тетя?

– Много ты понимаешь в любви! У тебя опыта нет. В октавах своих ты разбираешься, а в любви…

– Мне кажется, тетя, вы сотрясаете воздух зря.

– Ну что ты знаешь о любви, девчонка?

– А если я люблю другого?

– Другого? Бездельника Маурисио, в чем только душа держится? Это ты называешь любовью? Это твой «другой»? Аугусто – твое спасение, и только он! Такой утонченный, богатый, порядочный…

– Вот потому я и не люблю его, что он хороший, как вы говорите. Не нравятся мне хорошие.

– И мне не нравятся, дочка, и мне. Но…

– Но что?

– Но в мужья надо брать таких. Они для семьи созданы.

– Если я его не люблю, как же я выйду за него?

– Как? Просто! Я же вышла за дядюшку?

– Тетя…

– Да, сейчас мне кажется, что я его люблю. Люблю, пожалуй. Но когда выходила замуж – не любила. Понимаешь, всю эту любовь придумали, чтобы книжки о ней писать и разговоры разговаривать. Это выдумки поэтов. Главное – брак. В гражданском кодексе о любви ничего не сказано, в отличие от брака. А любовь – это как музыка…

– Музыка?

– Ну да, музыка. А ты уж знаешь, что от музыки толку мало, разве что уроки давать. Если ты сейчас не воспользуешься этой возможностью, застрянешь в своем чистилище надолго…

– А разве я сижу у вас на шее? Разве я не зарабатываю сама себе на жизнь? Я в тягость вам?

– Не кипятись и не говори таких вещей, а то поссоримся по-настоящему. Никто тебе ничего подобного не говорил. Я тебе для твоего же блага совет даю.

– Для моего блага, для моего блага… Дон Аугусто изобразил из себя рыцаря тоже для моего блага. Хорош рыцарь. Хотел меня купить! Меня – и купить! Настоящий рыцарь! Похоже, тетя, мужчины – грубияны, варвары, ни капли такта. Не могут даже любезность оказать, не оскорбив при этом.

– Все?

– Все! Конечно, если это настоящие мужчины.

– Да неужели?

– Да! Потому что другие, которые не грубияны, не животные, не эгоисты, – они просто не мужчины.

– А кто же?

– Ну, не знаю… Бабы!

– Странные у тебя идеи!

– В этом доме каких только идей не нахватаешься.

– Дядя тебе ничего подобного не говорил.

– Верно, я сама додумалась. Я наблюдала за мужчинами… Дядя не такой, он не настоящий мужчина.

– Получается, он баба? Ну, говори!

– Нет, конечно же. Дядя, он… Мне трудно вообразить его таким… настоящим.

– И кем же ты считаешь своего дядю?

– Ну, просто своим… Как бы выразиться?.. Просто он мой дядя. А сам по себе вроде и не существует.

– Это по-твоему. А я скажу, что твой дядя существует, и еще как!

– Да все они животные. Вы слышали, что сказал этот мерзкий Мартин Рубио бедному дону Эметерио через несколько дней после того, как тот овдовел?

– Нет.

– Ну, так вот. Тогда была эпидемия, вы помните. Люди перепугались страшно, вы меня несколько дней держали взаперти, заставляли пить кипяченую воду. Все шарахались друг от друга; если попадется навстречу кто-нибудь в трауре, его обходили десятой дорогой, точно зачумленного. Так вот. Через несколько дней после того, как бедняга Эметерио овдовел, ему пришлось выйти из дому – в трауре, конечно. А на улице он столкнулся с этим негодяем Мартином. Тот увидел траур и остановился подальше, чтобы не заразиться: «Что это значит? У вас горе?» – «Да, – отвечает бедный дон Эметерио, – я потерял жену». – «Примите мои соболезнования! А от чего она умерла?» – «Родами», – отвечает дон Эметерио. «Ну, бывает и хуже», – говорит мерзавец Мартин и только тогда подает ему руку. Настоящий рыцарь! Животное! Говорю вам, все они таковы.

– Да уж получше, чем бездельники вроде твоего Маурисио, который заморочил тебе голову, бог знает, как ему это удалось. Потому что – а моим источникам стоит верить, уверяю тебя, – этот разгильдяй вряд ли вправду в тебя влюблен.

– Зато я люблю его!

– И ты считаешь, что этот лентяй – твой жених, то есть – настоящий мужчина? Да будь он мужчиной, он бы уже давно что-нибудь придумал и нашел работу.

– Даже если нет, я сделаю из него настоящего мужчину. Да, он не без греха, вы правы. Но, пожалуй, именно таким я его и люблю! А теперь, после этой эскапады дона Аугусто – тоже мне, покупатель нашелся! – я решила рискнуть и обвенчаться с Маурисио.

– А жить вы на что будете, безумная?