Твердая рука

Между машиной и прицепом стоял здоровенный детина. Левой рукой он крепко держал Чико, голова которого бесчувственно свесилась вперед. В правой руке у громилы была короткая черная дубинка с утолщением на конце.

Его напарник опускал трап. Оба были хорошо мне знакомы. В последний раз я видел их из окна фургона гадалки, той, что низко оценила мои шансы.

— Лезь в прицеп, парень, — приказал тот, кто держал Чико. — В правый отсек. Шевелись, а то я ему еще пару раз по башке врежу. По глазам да по мозгам.

Чико что-то невнятно пробормотал и качнул головой. Громила занес дубинку.

— Лезь в прицеп, — повторил он с тяжелым шотландским акцентом. — В дальний конец.

Кипя от ярости я обошел машину и поднялся в фургон. В правый отсек, как и было сказано. В дальний конец. Его напарник предусмотрительно держался на безопасном расстоянии, а больше на парковке никого не было. В моей руке до сих пор были зажаты ключи. Я механически положил их обратно в карман. Ключи, носовой платок, деньги... и севший аккумулятор в левом кармане. Ничего из этого не могло бы послужить оружием. Надо было брать пример с Николаса Эша и носить в носке нож.

Первый бандит подтащил Чико к фургону и заволок его в левый отсек.

— Будешь шуметь, парень, — заговорил он, выглянув из-за разделявшей нас перегородки, — так твой дружок еще получит. По глазам да по зубам. Начнешь звать на помощь, я из его лица котлету сделаю. Понял?

Я вспомнил Мейсона в Танбридж-Уэллс. Мейсона, который остался слепым овощем. И ничего не ответил.

— Я буду тут, с твоим дружком, всю дорогу, — добавил он. — Не забывай об этом, парень.

Его напарник поднял трап, и солнечный свет сменился внезапной тьмой. В лошадиных фургонах сзади часто бывает зазор, но в этом зазора не было.

Я оцепенело стоял.

Послышался шум мотора, прицеп дернулся и начал выезжать задом с парковочного места. Меня швырнуло о стену прицепа и стало ясно, что стоя ехать не получится.

Глаза медленно привыкали к темноте. Трап прилегал к бортам неплотно, в щели пробивался кое-какой свет и я смог разглядеть, что отличало эту передвижную тюрьму от обычных лошадиных фургонов, вот только пользы мне это не принесло. И трап, и центральная перегородка в таких перевозках не доставали до крыши, чтобы обеспечивать приток и движение свежего воздуха. Здесь же оба просвета были заколочены. В остальном это был обычный фургон, рассчитанный на перевозку лошадиного веса и удары лошадиных копыт.

Я сидел на голом грязном полу. Я был готов себя убить.

После всех усилий уйти от погони, я согласился поехать с Лукасом и как последний кретин оставил машину на виду на целый день. Они взяли мой след в Жокей-клубе, думал я. Вчера или сегодня утром.

Вчера, думал я, на парковке не было мест, поэтому я бросил машину на улице и получил штраф.

Я не показывался у себя дома. Я не показывался в Эйнсфорде. Я не показывался в «Кавендише» и прочих привычных местах. Но я объявился в Жокей-клубе.

Я сидел, проклинал все на свете и не мог отделаться от мыслей о Треворе Динсгейте.

Ехать пришлось часа полтора. В тряске, духоте и унынии я усердно старался не загадывать, чем это кончится. Через некоторое время я услышал за перегородкой голос Чико, хотя слов разобрать не смог. Ему коротко отвечал равнодушный бас шотландца. Джекси упоминал двоих профи из Глазго. Тот, кто сидел с Чико, был несомненным профи. Не заурядный гопник из подворотни, а жестокий и неглупый бандит, что гораздо хуже.

Наконец, тряска прекратилась и послышался лязг. Фургон отцепили. Лендровер отъехал и во внезапно наступившей тишине я ясно услышал голос Чико.

— Что случилось? — проговорил он все еще заплетающимся языком.

— Скоро увидишь.

— Где Сид?

— Молчи давай, парень.

Звука удара не было, но Чико замолчал. Человек, поднявший трап на парковке, теперь опустил его, и прицеп залило светом половины седьмого вечера среды.

— Выходи, — приказал он и отступил назад. Я встал, и он тут же направил в мою сторону вилы.

Даже из глубины я мог видеть, где мы находимся. Прицеп стоял внутри строения, и этим строением оказался крытый манеж на ферме Питера Раммилиза.

Обитые досками стены, окна в крыше, открытые из-за жары. Надежное укрытие от посторонних взглядов.

— Выходи, — повторил он, махнув вилами.

— Делай, что он сказал, парень, — послышался угрожающий голос охранника Чико. — Не тяни.

Я подчинился. Вышел по трапу на покрытый опилками пол манежа.

— Туда, — махнул он вилами. — К стене. — Он говорил грубее, с более сильным акцентом и выглядел не менее грозно, чем его напарник.

На негнущихся ногах я пошел куда было сказано.

— Теперь повернись. Спиной к стене.

Я повернулся, слегка касаясь спиной деревянной обшивки стены.

За бандитом с вилами, в стороне, там, где я не мог видеть его из прицепа, стоял Питер Раммилиз. В отличие от напряженной сосредоточенности шотландцев, на его лице отражалось мерзкое сочетание издевательской радости и предвкушения расправы.

Он вел лендровер, догадался я, поэтому я его и не видел.

Громила с Чико подвел его к трапу. Чико почти висел у него на руках. По его лицу бродила растерянная непонимающая улыбка.