Творения догматико-полемическое и аскетические

Итак, когда они, сидя внутри своих келий и в равной мере прилежа и труду, и размышлению, <Р. 136> услышат стук созывающего, ударяющего в дверь келий его и прочих [монахов] и призывающего их к молитве или к какой-либо работе, все тотчас выбегают из своих келий, так что тот, кто занимается переписыванием [книг], не дерзает закончить букву, которую начинает, когда его застанут, [Col. 165] но на той самой точке, где дойдет до его ушей стук, вскакивает с крайней поспешностью, чтобы только не допустить никакого промедления, которое повлечет изображение начатой линии, но оставляет незавершенными линии буквы, стремясь не столько к выполнению работы или заработку, сколько к тому, чтобы со всем усердием и рвением исполнить добродетель послушания. Эту добродетель они ставят выше не только рукоделия, чтения, безмолвия и пребывания в келии, [Col. 166] но даже выше всех добродетелей, так что поставляют все остальное ниже, и с радостью готовы претерпеть любой ущерб, лишь бы только не оказаться нарушителями этого доброго [закона].

Глава 13. Насколько преступно, если кто-то назовет своим что-то, даже совершенно незначительное

Нестяжательность

Полагаю даже излишним упоминать среди прочих их установлений такую добродетель, [Col. 167] что никому не дозволено обладать ни сундучком (cistellam), ни собственной корзиночкой (pесиliarem sportam), ни чем-то в этом роде; храня такой предмет как собственность, им придется пометить его своим знаком. Мы знаем, что живут они до такой степени бедно, что [Col. 168] ничего не имеют, кроме туники с короткими рукавами (colobium), короткого плаща (maforte), сандалии (gallicas), милоти (meloten) и псиафиума [414] (psiathium). Также и в других монастырях, где кое-что допускается по снисхождению, мы видим, что это правило доныне хранят настолько строго, что даже единым словом никто не дерзает назвать что-либо своим, [Col. 169] поскольку это будет большим преступлением, если из уст монаха услышат: <Р. 138> «мой свиток», «мои таблички», «мой грифель», «моя туника», «мои сандалии», и за это должно быть принесено соответствующее покаяние, если случайно, по недосмотру или незнанию, такое слово вырвется из уст.

Глава 14. Даже если кто-либо за свой труд получает много денег, никто не дерзает превзойти умеренность установленной необходимости

И хотя каждый из них ежедневно приносит монастырю столько дохода своим трудом и потом, что из этого они могут прокормить не только свою невзыскательность, но и обильно покрыть нужды многих, при этом никто ни в чем не превозносится и не прельщается доходом от своих трудов; никто там не берет себе больше двух хлебцев (paxamatia),[415] которые продаются менее, чем за три динария. Среди них никто не имеет пристрастия к какой-то особой работе [416] не то что на деле, но даже в помышлении (об этом стыдно сказать, [Col. 170] но мы хотели бы не слышать об этом и в наших монастырях). И хотя все имущество общежительного монастыря [монах] считает своим собственным имуществом и как хозяин всего (omnium dominus) употребляет всю заботу и попечение на все, тем не менее, чтобы удержать добродетель достигнутой нищеты, которую старается до самого конца сохранить совершенной и неприкосновенной, считает себя настолько чуждым всего и посторонним всему, что ведет себя как странник и пришелец для мира сего (ср. Евр. 11:13) и считает себя скорее подмастерьем и слугою монастыря, нежели господином какой-либо вещи.

Глава 15. О том, что у нас есть неумеренное стремление к обладанию

1. Что мы, жалкие, скажем на это, – мы, кто живет в общежительных монастырях и, находясь под заботой и попечением игумена, носит повсюду собственные ключи, поправ всякое уважение к своему званию и всякий стыд; [Col. 171] нам не стыдно открыто носить даже перстни с печатями на пальцах, которыми помечаем спрятанное; <Р. 140> для хранения того, что мы принесли или приберегли, уходя из мира, нам недостаточно не только шкатулочки или корзиночки, но даже сундука или шкафа;[417] иногда мы так распаляемся из-за презренных и ничтожных вещей, присваивая их себе как собственные, так что если кто посмеет пальцем коснуться чего-то из этого, то не можем скрыть движений своего сердца, обнаруживая негодование и словами, и всем телом.