Творения догматико-полемическое и аскетические

Так вот, старец взял из своего дровяника палку, которая была давно срезана и приготовлена на сжигание, и, пока не представился случай готовить пищу, она лежала не то что сухой, а даже гнилой из-за ветхости. И воткнув ее перед ним в землю, предписал: принося воду, поливать дважды в день, чтобы, подумать только, она благодаря ежедневному орошению пустила корни, став прежним <Р. 156> деревом, и раскинувшимися ветвями являла бы взору красоту, а присевшим под ней в сильную жару – тень.

3. Приняв это предписание с обычным почтением, без всякого рассуждения о его невозможности юноша исполнял его ежедневно, непрестанно принося за две мили воду, и никогда не переставал орошать палку, так что на протяжении всего года ни немощь тела, ни праздничное богослужение, ни какое-то неотложное дело, которое его достойно оправдало бы за неисполненное поручение, ни даже суровость зимы не помешали ему соблюдать это предписание.

4. Старец испытывал это его прилежание каждый день молча и тайком и увидел, что тот исполняет его поручение в простоте сердца, как исходящее от Бога, без всякого изменения в лице или обсуждения причины (rationis duscussione).[438] Убедившись в искренности и смиренности его послушания и вместе с этим жалея столь долгий труд, который тот предпринимал на протяжении всего года с благоговейным усердием, он сказал, подойдя к сухой палке: «О Иоанн, пустило ли это дерево корни или нет?» И когда тот сказал, что не знает, старец, как будто бы спрашивая об истинном положении вещей и как бы пробуя, [Col. 185] изобилует ли оно уже корнями, при нем вырвал легким движением палку и, отбросив ее, приказал, чтобы отныне перестал поливать.[439]

Глава 25. О единственном сосуде масла, выброшенном аввой Иоанном по приказу старца

Итак, ежедневно наставляемый упражнениями такого рода, юноша преуспел в этой добродетели повиновения, просиял благодатью своего смирения, <Р. 158> и по всем монастырям распространилось сладкое благоухание его послушания. Когда некоторые братия, подивившись его послушанию, о котором слышали, пришли к старцу ради удостоверения и наставления, старец вдруг подозвал его и говорит: «Поднимись, возьми сосуд с маслом – а эта прозрачнейшая жидкость была единственным, что в скиту подавалось своим и пришедшим как лакомство, – и выбрось в окно».[440] Он, быстро поднявшись, бросил его в окно, так что оно разлилось по земле, не противясь вздорности предписания и не раздумывая о ежедневной потребности, о телесной немощи, о недостатке средств, о скудости и нужде в засушливой пустыне, где даже если бы деньги и водились в достатке, никак не найти способ вернуть утраченное.

Глава 26. Как авва Иоанн повиновался своему старцу, прикатывая камень, который возможно было сдвинуть лишь нескольким людям

Когда другие опять пожелали получить его примером наставление в послушании [Col. 186], старец позвал его и говорит: «Беги, Иоанн, и как можно быстрее прикати сюда камень». Он тут же стал стараться прикатить огромный камень, который не сможет сдвинуть толпа из множества человек, – прижимаясь то головой, то всем телом, с таким усилием и напряжением, что не только пот со всех его частей тела пропитал всю одежду, но даже сам камень намок от его плеч; он и тут не оценивал невозможности предписания или дела из почтения к старцу и в искренней простоте послушания, в которой он верил, что старец совершенно точно не может приказывать напрасно или без основания.

Глава 27. О смирении и послушании аввы Патермуфия, по которым он, не колеблясь, бросил в реку маленького сына по предписанию старца

1. Пусть будет достаточно этого малого из многого об авве Иоанне. Теперь изложу достойное памяти деяние аввы Патермуфия (abbatis Patermuti).[441] <Р. 160> Ибо он, желая отречься от этого мира, так долго оставался в ожидании при вратах монастыря, пока не добился своей неутомимой настойчивостью, чтобы его, против всех обычаев монастырей, приняли вместе с маленьким сыном, которому было примерно восемь лет. И когда они наконец были приняты, их тут же не только направили к разным начальствующим,[442] но еще и разлучили, поселив в разные кельи, чтобы отцу постоянное лицезрение ребенка не напоминало, что из всего, что он [Col. 187] отверг, из всех богатств и плотских привязанностей ему остается хотя бы сын, и чтобы он знал, что как уже не является богатым, так уже и не является отцом.