Творения догматико-полемическое и аскетические

2. Чтобы это выяснилось полнее – то есть что для него больше значит: родственное чувство крови и любовь к своему чаду или послушание и умерщвление себя ради Христа, которые должен предпочитать своей любви каждый отрекающийся от мира, – о мальчике намеренно не заботились, одевали скорее в лохмотья, чем в одежды, и так его каждый день показывали ему – покрытого грязью и испачканного, чтобы он мог более оскорбить, нежели усладить отцовский взор; и его подвергали ударам и пощечинам от разных людей, и он понимал, что невинного ребенка ударяют большей частью у него на глазах и ни за что, так что всегда видел его щеки со следами от слез.

3. И хотя ребенок у него на глазах каждый день получал такое обхождение, тем не менее сердце (viscera) отца ради любви ко Христу и силой послушания оставалось непреклонным и непоколебимым. Ведь он считал его уже не своим ребенком, а тем, кого вместе с собой принес Христу, и не беспокоился о нынешних несправедливостях, но <Р. 162> более радовался, что они всегда переносились с пользой, не помышляя о его слезах, но заботясь о собственном смирении и совершенстве.

Ясно видя эту суровость и непоколебимую твердость ума, [Col. 188] старец монастыря, чтобы окончательно испытать постоянство его души, однажды, когда увидел ребенка плачущим, притворившись, что гневается на него, приказал отцу, чтобы тот, схватив его, бросил в реку.

4. Тогда он, как будто это было предписано ему от Бога, тут же схватив ребенка собственными руками, быстро привел его к берегу реки, собираясь бросить. Это дело наверняка было бы им исполнено в пылу веры и послушания, если бы специально не направили братий, которые заботливо расположились на берегу реки и подхватили мальчика, уже брошенного, чуть ли не у поверхности воды, не дав довести до конца исполнение предписания, уже как бы выполненного отцом, проявившим послушание и усердие.[443]

Глава 28. Каким образом было открыто игумену, что Патермуфий исполнил дело Авраама, и о том, что после погребения этого игумена управление монастырем перешло к этому Патермуфию

Его вера и благоговение так были угодны Богу, что тут же подтвердились Божественным свидетельством. Старцу тут же было откровение, что этим послушанием он исполнил дело праотца Авраама (Быт. 22). И когда вскоре игумен этого монастыря отошел от мира сего ко Христу, [Col. 189] он оставил всем братиям его во главе как преемника и игумена.

Глава 29. О послушании брата, который, принеся десять корзин, распродал их при всех по приказу игумена

Не умолчим и об известном нам брате из лучшей семьи по меркам века сего, ибо он происходил от отца-сановника, весьма богатого, и был хорошо наставлен в свободных искусствах. Когда он, оставив родителей, устремился в монастырь, <Р. 164> тут же получил для испытания смирения ума и пылкости веры от старца повеление отнести, погрузив на плечи, на улицу десять корзин, хотя не было никакой нужды продавать их так принародно; а чтобы он подольше этим занимался, было условие, что, если вдруг кто-то захочет их купить все сразу, не уступать, а продавать просящим по одной. Тот в полном благоговении это исполнил и, отбросив всякий стыд смущения, взвалил корзины на плечи и распродал по установленной цене и принес деньги в монастырь, нисколько не испугавшись [Col. 190] новизны столь низкой и непривычной обязанности и не считая занятие недостойным своего славного происхождения и не обижаясь, что пришлось торговать, а желая только благодатью послушания стяжать смирение Христово, которое и есть истинное благородство (nobilitas).

Глава 30. О смирении аввы Пинуфия, который, оставив знаменитейший общежительный монастырь, где был пресвитером, из желания совершенства устремился в отдаленный монастырь, в котором был принят как новоначальный

1. Размер книги [444] вынуждает нас устремиться к концу, но благо послушания, которому принадлежит первенство среди прочих добродетелей, не позволяет нам совершенно обойти молчанием деяния тех, кто им прославился. Поэтому, сочетая и то и другое, то есть соблюдая как краткость, так и желание и пользу ревностных, приведем здесь один пример смирения, который, явленный не новоначальным, а мужем совершенным и игуменом, сможет побудить к совершенной добродетели смирения не только юных, но даже старцев.