Творения догматико-полемическое и аскетические

1. Итак, сначала нам нужно попрать вожделение глотки и до того истончить ум не только постами, но и бдениями, а также чтением и частым сокрушением сердца, в которых вдруг воздыхающий ум припоминает то, как он был искушаем, то, как был побежден, воспламеняется то ужасом перед пороками, то желанием совершенства и целомудрия, покуда, охваченный такого рода попечениями и размышлениями, не признает, что принятие пищи не столько для удовольствия ему уступлено, сколько как бы навязано ему бременем, и почувствует, что оно более назначено как необходимое для тела, нежели желанное для души.

2. Увлеченные этим устремлением ума и постоянным сокрушением, мы победим разнузданность плоти, которая сильнее всего крепнет из-за теплоты пищи, и сломим ее вредоносные шипы, и так мы сможем погасить обильными слезами и сердечным плачем печь нашего тела, воспламеняющуюся от того, что вавилонский царь [481] внушает нам непрестанно поводы для грехов и пороки, которыми мы распаляемся сильнее, чем нефтью и смолой (ср. Дан. 3:46), покуда, наконец, благодать Божия, орошая наши сердца Духом Своим, совершенно не утишит кипения плотского вожделения.

3. Итак, такова у нас первая борьба, таково наше как бы в Олимпийских состязаниях первое испытание – уничтожить вожделение глотки и чрева жаждой совершенства. Для этого [Col. 230] не только следует созерцанием добродетелей преодолевать чрезмерное желание яств, но даже необходимое для природы, как противное чистоте, должно вкушаться не без сердечной робости. И только так должно быть установлено течение нашей жизни, чтобы больше не было времени, в которое мы чувствуем, что мы отвлекаемся от духовных занятий, кроме как тогда, когда мы вынуждены снисходить к необходимой заботе о теле из-за его немощи. <Р. 214>

4. И когда мы подчиняемся этой необходимости, покоряясь скорее обычаю жизни, нежели желанию ума, то поспешим уклониться от нее как можно быстрее, как от отвлекающей нас от спасительных занятий. Ведь никогда не сможем презреть желание земной пищи, если ум, пригвожденный к божественному созерцанию, не будет услаждаться в большей степени любовью к добродетелям и небесной красоте. И так он станет презирать все настоящее как тленное, когда к тому, что неподвижно и вечно, неотделимо пригвоздит взор ума и, находясь пока еще во плоти, уже будет созерцать сердцем блаженство будущего пребывания.

Глава 15. Как монах должен быть всегда настроен на соблюдение чистоты своего сердца

Как если кто торопится дотянуться копьем до великой награды добродетели, обозначенной наверху некими малыми знаками, то он, устремив проницательнейший взор туда, куда направлено копье, зная, что безграничная слава и награда воздаяния заключаются в том, чтобы коснуться этого, неизбежно отвращает свой взор от всякого разглядывания [чего-либо другого], чтобы направить его туда, где видит вершину воздаяния и награды; без сомнения, он упустит и первенство в ловкости, и награду за доблесть, если хоть немного отвратит взор от этого созерцания.

Глава 16. О том, что монах, по обычаю олимпийских состязаний, не может вести духовную брань, если не победит в плотской битве

1. Итак, когда будет преодолено вожделение чрева и глотки этим созерцанием [Col. 231] и мы не будем объявлены рабами плоти, запятнанными пороками, и, как в олимпийских искусствах, нас сочтут достойными состязания и борьбы с более сильными, – после такого рода предварительных духовных испытаний о нас решат, что мы можем вступить в сражения, в которых сподобятся биться только победители и те, кто достоин состязаться в духовной брани.

Ведь это как бы некое крепчайшее основание всех битв – сперва умертвить побуждения плотских желаний. <Р. 216> Ибо никто не может бороться по правилам, не победив собственную плоть, и кто по правилам не сражается, тот, без сомнения, не сможет ни в состязании бороться, ни снискать славу венца победы благодатью.