Творения догматико-полемическое и аскетические

Глава 4. Какие виды занятий должен избирать отшельник

«Итак, всякий, неусыпно стоящий на страже этого, с успехом исполнит то, что <Р. 175> довольно ясно выражено через пророка Аввакума: на стражу мою стал я и, стоя на башне, наблюдал, чтоб узнать, что скажет Он во мне, и что мне отвечать по жалобе моей (Авв. 2:1).

Какого это требует труда и насколько это тяжело, весьма ясно доказывается опытом тех, кто живет в пустыне Каламон или Порфирион.[791] Ибо хотя они гораздо большим расстоянием, нежели Скитская пустыня, отделены от всех городов и человеческого жилья (ибо, продвигаясь в течение семи или восьми дней по просторам безлюднейшей пустыни, те [монахи] едва добираются до уединения своих келий), все же, поскольку там они, занимаясь земледелием, [Col. 1289–1293] не замыкаются в монастырях, то, прибыв или в эти суровые места, в которых мы проживаем, или в Скитскую пустыню, они терзаются таким смятением мыслей, такой душевной тревогой, что не могут (словно начинающие и те, кто никогда, даже в легкой степени, не упражнялся в уединенном жительстве) сносить пребывание в келье и тишину безмолвия и тотчас же изгоняются оттуда, выдворенные, как неопытные и новички. Ибо они не научились с неустанным радением и постоянным рвением унимать борения внутреннего человека, противостоять бурям собственных помыслов; каждый день истощая себя трудами под открытым небом, они не только телом, но и духом целый день носятся в пустой тщете и, не давая покоя телу, также и помыслы свои рассеивают по сторонам. И потому они не ощущают пустоты своей души, жадной до многого, и не могут сдержать ее беспрерывных метаний, и, не вынося подавленности духа, они считают невыносимым для себя сохранять молчание и, не зная усталости от тяжелых работ в поле, изнуряются от тишины и утомляются от длительного покоя».

Глава 5. О том, что от скитания тела тревога сердца больше усиливается, чем облегчается

«Неудивительно, что если кто-то [из них], оставаясь в келье, заключит свои мысли словно в <Р. 176> теснейший затвор, то задыхается от множества тревог. Как только они вырываются вместе с человеком из темниц обители, тотчас же разбегаются по сторонам, словно [Col. 1294] необузданные кони. И вот, когда они на время вырываются [на простор], как бы из своих конюшен, тотчас же [монах] обретает некое, пусть бы и краткое, но печальное, утешение; когда же по возвращении тела в келью весь табун мыслей вновь приходит как бы в свое стойло, то сама укоренившаяся привычка к свободе пробуждает еще более тяжелые терзания. Стало быть, если те, которые еще не могут или не знают, как противостоять подстрекательствам со стороны своих желаний, оставив закон строгости, даруют себе свободу чаще выходить (поскольку внутри кельи их гнетет уныние, весьма терзающее неокрепшее сердце), то этим, как они полагают, лекарством возбуждают против себя еще более острую болезнь. Подобным же образом думают некоторые, будто глотком ледяной воды они умерят силу внутренней лихорадки, в то время как известно, что жар от этого скорее усилится, нежели ослабнет, поскольку за этим кратковременным облегчением следует еще большее мучение».

Глава 6. О том, как монах должен сохранять свои помыслы, объясняется из сравнения