Творения догматико-полемическое и аскетические

И так как в данном случае затрагивался собственно вопрос о самодеятельности или известной самостоятельности человека в деле спасения и утверждение этой самостоятельности особенно важно было для подвижничества, то и преп. Кассиан старается выяснить, как именно при взаимодействии свободы и благодати в процессе спасения и свобода человека никогда не насилуется благодатию, и человек никогда не обращается в простой орган действия благодати.[1229] Что касается собственно самого понятия благодати, необходимой в деле спасения человека, то оно берется у преп. Кассиана не в смысле только особого внутреннего воздействия Божия на духовные силы человека, а часто, и даже преимущественно, в общем смысле Промысла Божия, вообще благой деятельности Божией, направленной к спасению человека, в чем бы она ни проявлялась. И самые термины, которые он употребляет для обозначения своих понятий о благодати, поэтому очень разнообразны, и в употреблении их он крайне непоследователен. Кроме слова gratia, он очень часто употребляет термины: protectio [покровительство, защита],[1230] auxilium [помощь, содействие],[1231] misericordia [милосердие],[1232] clementia [снисходительность],[1233] providentia [Промысл].[1234] Например, слово protectio, которым озаглавлено Собеседование XIII, специально рассуждающее о благодати и ее отношении к силам человека, в тексте везде уже почти (еще только в 8 и 13 главах) заменяется термином gratia и употреблено потому в таком неопределенном смысле, как и слово gratia. В некоторых местах оно связывается со словами auxilium [1235] и misericordia,[1236] и тоже в общем неопределенном смысле; но в некоторых местах явно употреблено для обозначения благодати как внутренней действующей силы,[1237] а в других, и гораздо чаще, для обозначения внешней.[1238] Такая терминология учения преп. Иоанна Кассиана о благодати, необходимой для спасения человека, ставит значительные трудности при выяснении его взгляда на отношение к свободе человека благодати, понимаемой в смысле особенного таинственного внутреннего воздействия Божия на силы человека, и данный вопрос и нужно решить, ибо он и составлял главный предмет рассуждений во время пелагианских споров. Этот вопрос затронул и преп. Кассиан, но благодаря тому, что он говорит о благодати Божией в разных смыслах, а в некоторых случаях очень обще, у него и встречаются по видимости самые противоречивые мнения о значении собственных сил человека в деле спасения. Необходимо поэтому из целой совокупности его рассуждений о благодати Божией выбирать такие, которые говорят только о благодати как о внутренней силе, и указывать его взгляд на отношение этой благодати к собственным силам человека в процессе спасения. Мысль о необходимости благодати Божией в деле спасения высказывается преп. Кассианом в первом же по времени написания его сочинении, в XII книге «Установлений», а потом развивается в «Собеседованиях» III (главы 10–22), IV (главы 4–5), VII, VIII и в специальном Собеседовании XIII, в последней главе которого (18-й) Иоанн Кассиан делает и краткие выводы из всех своих предшествовавших рассуждений. Если обратить внимание на последовательность мыслей Кассиана в раскрытии им своего учения о благодати, то можно заметить у него постепенный переход от общей мысли о необходимости благодати в смысле вообще помощи Божией к более конкретному определению самого проявления этой вспомоществующей благодати в разных видах и об ее отношении к собственным силам человека. Начиная свою речь о благодати Божией в XII книге своего сочинения «Установления», преп. Кассиан старается, без сомнения, в противовес Пелагию установить только ту мысль, что человек сам бессилен и ему нужна помощь Божия, и помощь не в смысле только примера нравственной деятельности, данного Иисусом Христом,[1239] или вразумления через закон, как учили пелагиане, а помощь деятельная со стороны Бога, какая нужна именно при слабости человека трудящегося, а не просто при неведении, что делать. «Ничья воля или подвиг, хотя бы кто хотел и подвизался, – говорит преп. Кассиан, – не могут быть настолько достаточны (idonea – годны), чтобы обложенный плотию, противоборствующей духу, в состоянии был достигнуть верха совершенства и награды за непорочность и чистоту, если не будет вспомоществуем милосердием Божиим (nisi fuerit divina miseratione protectus)».[1240] Мысль Кассиана здесь очень ясна и точна: утверждается необходимость помощи Божией и указывается, что эта помощь Божия дается вовсе не за заслуги, а именно как благой дар милосердого Бога, как благодать – gratia, по буквальному и широкому значению этого слова. Но как проявляется действие этой благодати – милосердия Божия, что она делает и что человек, об этом преп. Кассиан пока не говорит. И в следующих главах этой книги (12), говоря о благодати (gratia), он только продолжает развивать ту мысль, что помощь Божия, необходимая для человека, дается даром, не за заслуги, является именно благодатью; словом gratia (благодать), которое он везде почти употребляет в этой книге, означает только, так сказать, характер помощи Божией в отношении к человеку. «Если вспомним, что два столь тяжкие и столь необыкновенные преступления царя Давида были заглаждены одним словом покаяния, то увидим, что заслуги труда здесь недостаточны были для прощения такого преступления, но в преизбытке явлена благодать (gratia) Бога, Который, приняв истинное покаяние с искренним исповеданием одного слова, истребил такую тяжесть грехов. Также, наследуя начало спасения человеческого, находим, что мы спасены, по апостолу, благодатию (gratia), и сие не от нас, не от дел наших, а по дару Божию (Еф. 2:8–9), и ясно можем понять, что достижение совершенства есть дело не желающего, не подвизающегося, но милующего (miserentis) Бога, Который вовсе не в воздаяние за заслуги наших трудов или подвижничества делает нас победителями пороков и не в возмездие за тщание нашей воли помогает восходить на столь трудную высоту непорочности. Никакое удручение этого тела, никакое сокрушение сердца для приобретения истинной чистоты внутреннего человека не могут быть достойны того, чтобы быть в состоянии приобрести такую добродетель чистоты, прирожденную одним ангелам, одним трудом человеческим, без помощи (adjutorio) Божией. Ибо действие всякого дара происходит от благодати Бога (gratia Dei), Который такую долговечность блаженства с великою щедростью даровал за слабое усердие и малый подвиг».[1241] В приведенных словах Иоанна Кассиана мы напрасно стали бы искать другой какой-либо мысли, кроме той, что помощь Божия необходима и что эта помощь дается не за заслуги; что человеку воздается гораздо больше, чем он заслужил; что он спасается именно благодатью (gratia) Божией и не должен гордиться. Ясно также из приведенных слов преп. Кассиана, что он, говоря здесь о благодати (gratia), употребляет это понятие в общем неопределенном смысле милости Божией, и милости (как и требует самое это понятие) незаслуженной. Но уже в следующих главах этой же XII книги, и особенно в Собеседовании III, преп. Кассиан начинает конкретнее и точнее определять участие благодати Божией в деле спасения человека: выдвигает мысль о благодати содействующей, указывает, под каким условием является благодать на помощь человеку, в чем проявляется это содействие благодати, что от нее зависит в деле спасения и что от человека. Самое понятие благодати под конец Собеседования III, и особенно в Собеседованиях IV (главы 2–5) и XIII, употребляется в более определенном смысле, именно в смысле внутренне действующей силы Божией, и уже определяется ее отношение к собственным силам человека в процессе спасения, хотя в то же время и наряду с этим пониманием употребляется и прежнее общее понятие благодати. Понятие благодати Божией как внутренне действующей силы, помогающей человеку совершать дело своего спасения, уже обнимается общим понятием благодати как милостивой помощи Божией и есть только вид этой милости Божией. Преп. Кассиан ясно выделяет этот вид благодати и определенным образом старается установить ее значение в деле спасения человека и отношение ее к силам человека. В его понимании и определении этот вид благодати является как некоторого рода особое воодушевление, необходимое для постоянного пребывания в спасительном подвиге. Оно открывается в сердце человека как чувство особой духовной радости, как особое благодатное расположение, под влиянием которого происходит перелом воли в сторону добра и как бы рост добра. «Сидя в келлии, – говорит преп. Кассиан, – иногда исполняешься особенным каким-то игранием сердца, с неизъяснимою радостью и обилием сокровеннейших ощущений, кои не говорю уже – выражать языком, даже воспринимать чувством бывает не в силах; тогда и молитва чиста и подвижна, и ум, исполняясь духовных плодов, чувствует, что его воздыхания, сильные и действенные, вознеслись к Богу даже и во сне; иногда же без всяких по-видимому причин вдруг находит печаль, начинает теснить безотчетная грусть: тогда не только сам в себе чувствуешь сухость, но и досадуешь на келлию, отвращаешься от чтения, в молитве неудержимо рассеиваешься и блуждаешь, будучи не в силах восстановить в духе прежнее настроение… впадаешь в такое духовное изнеможение и бесплодие, что ни желанием Царства Небесного, ни страхом геенны не можешь пробудиться от этого как бы смертного сна».[1242] Указанные явления во внутренней жизни подвижника служат, по словам преп. Кассиана, доказательством того, что дух человеческий сам по себе слаб, что он тотчас же впадает в состояние как бы смертного сна, лишь только прекратится веяние на него Духа Божия, от которого приходит в него как бы некий дух жизни, возбуждающий его. Поэтому, испытывая, как, будучи оставлены Богом, никакими уже усилиями и трудами не можем возвратить отрадного расположения сердца, мы должны помнить, что жар ревности возбуждается не нашим напряжением, а ниспосылается от Бога, и его всегда нужно искать и ожидать от благодати (gratia) и от озарения (illuminatione) Божия.[1243] Определяя еще частнее проявление этой благодати озарения в духовной жизни человека, преп. Кассиан говорит: «Сия благодать (gratia) иногда даже нерадивых и беспечных посещает тем наитием святым и тем обилием благих помышлений, о коих говорили; она наитствует и недостойных, возбуждает усыпленных, просвещает одержимых слепотою неведения и, изливаясь в сердца наши (infundens se cordibus nostris), милостиво обличает и укоряет, чтобы хотя сим образом подвиглись мы восстать от сна беспечности. Иные же в ее сокровенных и неожиданных посещениях исполняются благоуханием (odoribus) духовным, превышающим всякую приятность мастей, составляемых человеческим искусством, так что дух, будучи проникнут сею сладостью, вземлется в некоторое исступление духовное и забывает уже о том, в теле ли он пребывает в то время».[1244] Если обратиться к другим Собеседованиям преп. Кассиана, то и там у него можно найти указание на действие благодати именно как внутренне действующей силы. Утешения Твоя возвеселиша душу мою (Пс. 93:19), приводит он изречение Псалмопевца и говорит: «Утешения, которые, нисходя в сердце мое по Твоему вдохновению, открывали созерцанию будущие блага… и тем не только всю печаль изгоняли из сердца моего, но еще исполняли его высшею радостью».[1245] Слова о том, что разумение закона дается не чтением, а просвещением (illuminatione) Божиим;[1246] что разумение повелений Божиих и доброе расположение душевное (affectus bonae volunatis) дается чрез озарение от Бога внутренних чувств (sensus ipsius ab eodem fuerit illustratus);[1247] что чувство страха Божия тоже вливается от Бога (infundi nobis a Domino)[1248] и что, наконец, терпение и мужество в искушениях, ревность в подвигах тоже от вдохновения Божия (inspiratio),[1249] ясно указывают на благодать Божию как внутреннюю силу, действующую на человека к его нравственному преуспеянию. Действие этой благодати в деле спасения таково, что «она собственно производит в нас то, что добро (gratiam Dei ас misericordiam semper opeprari in nobis ea quae bona sunt)». «Почему коль скоро она оставит нас, то своим трудом ничего уже не успеешь (nihil valere studium laborantis) и без ее помощи сам не возвратишь себе опять прежнего состояния, как бы ни было велико собственное старание и усилие духа».[1250] Здесь говорится именно о благодати в смысле внутреннего действия, как видно из всего хода речи во 2–5 главах Собеседования IV, и от этой-то благодати, очевидно, зависит положительный нравственный рост в человеке, развитие и рост доброй воли, ибо ведь и добро в человеке, по мысли Кассиана, только добрая воля, как уже было раньше указано.[1251]