Творения догматико-полемическое и аскетические

Все пороки разделяются у Кассиана по своей природе на две главные категории – на плотские и духовные. Плотские те, которые собственно принадлежат к побуждению и чувству тела (quae specialiter ad fomitem et ad sensum pertinent carnis), которыми оно услаждается и питается, так что возбуждает иногда и спокойные души и невольно привлекает их к согласию со своим желанием.[1403] Эти пороки имеют в своей основе, так сказать, естественные потребности, инстинктивные требования тела, вложенные от природы, только искаженные под влиянием похоти, и потому они называются у Кассиана естественными (naturalia), каковы чревоугодие и блуд.[1404] Духовными страстями называются те, которые, исходя по одной склонности души, не только не доставляют никакого удовольствия плоти, но еще поражают ее тяжким недугом и питают только больную душу пищею жалкого услаждения.[1405] Преп. Кассиан не называет все эти духовные пороки в противоположность телесным и как бы естественным – неестественными (extra naturam) и последнее название дает прямо только пороку сребролюбия, как такому, который совершенно не имеет основания в нашей природе, несвойственен ей и происходит от одной вялости испорченного духа.[1406] Что же касается других чисто душевных возбуждений, которые обращаются человеком в порочные, то некоторые из них присвоены нам даже со спасительною целью и являются даже как бы естественными (naturalia vitia).[1407] Так, возбуждение гнева, начальное семя, имеет в нас и присвоено нам со спасительной целью, чтобы мы гневались на свои пороки и погрешности, с большим усердием упражнялись в добродетелях и духовных подвигах. Мы знаем также, какова польза печали, которая причисляется к прочим порокам, ибо она необходима для страха Божия и очень гибельна, когда бывает для мира, как учит апостол (2 Кор. 7:10).[1408] Таким образом, собственно основное деление пороков на две категории у Кассиана – это деление их на плотские и духовные, а деление на естественные и неестественные строго не выдержано. Поэтому нельзя определенно сказать, входят ли в число неестественных пороков, кроме сребролюбия, еще какие-либо из восьми пороков. Может быть, Кассиан употребил это деление исключительно с целью выделить страсть сребролюбия как страсть очень гибельную и даже как «корень всех зол»,[1409] которая, сравнительно с другими, является по преимуществу неестественною, ибо прямо «снискивается отвне» злой волей человека,[1410] тогда как другие страсти все-таки имеют некоторые основания то в чисто телесных инстинктах, то в душевных возбуждениях и проявляются даже у младенцев, и потому могут быть названы сравнительно со сребролюбием как бы более естественными.[1411]

Действие страстей в человеке различно, если рассматривать способы их обнаружения и поводы. Одни страсти совершаются только при содействии тела, например чревоугодие и блуд, а другие без всякого содействия плоти, например тщеславие и гордость. Некоторые принимают поводы к своему обнаружению совне, каковы сребролюбие и гнев, а другие имеют чисто внутренние побудительные причины, каковы уныние и печаль. Это различие страстей по самому роду их, способу их действования и поводам обнаружения существенно необходимо иметь в виду, чтобы вести правильную брань с ними.[1412] В целях же этой правильной брани со страстями Кассиан делает довольно подробный анализ каждой страсти, обращая по преимуществу внимание на свойства ее.[1413] Главная же его мысль та, что страсти непременно должны быть побеждаемы и изгоняемы,[1414] а не нужно ограничиваться тем, чтобы избегать только поводов к обнаружению их. Ведь все страсти не потому обнаруживаются в человеке и происходят, что только вовне существует какая-либо причина или, вернее, повод к ним, а потому главным образом, что корень их внутри человека, в самом сердце скрыта как бы материя греха, без которой и дурной пример не может произвести греха,[1415] и греховно ведь не столько дело, сколько воля и намерение.[1416] Поэтому-то страсти и нужно изгнать из глубины сердца, исцелить самый корень, иначе они будут только прикрыты, а не истреблены и при удобном случае заявят о себе снова еще с большей силой,[1417] вырвутся на свободу, как отстоявшиеся кони.[1418] Вот почему и евангельское учение заповедует пресекать корни пороков более, нежели плоды, которые по истреблении корней, без сомнения, никак уже не будут произрастать.[1419] «Итак, – говорит преп. Кассиан, – нам надобно стараться лучше очистить наши пороки, исправить нравы. Если они будут исправлены, то не говорю с людьми, даже и со зверями и животными очень легко сойдемся. Ибо не убоимся отвне приходящих оскорблений, и никто со стороны не может ввести нас в соблазн, если внутри нас не будут насаждены корни грехов».[1420]