Творения догматико-полемическое и аскетические

А так как пороки блуда и чревоугодия относятся у преп. Кассиана к разряду так называемых телесных, а остальные к духовным,[1436] то и брань различается у него двоякая: телесная и духовная, и с первой должен начинать подвижник Христов. Основание начинать подвиг борьбы со страсти чревоугодия то, что она является корнем и источником для других, а потому, не освободившись от этого порока, никак нельзя приступить к внутренней борьбе с движениями и возмущениями души.[1437] Последнего рода брань труднее и требует, чтобы человек весь вошел внутрь себя; поэтому необходимо сначала покорением плоти приобрести свободу, чтобы, освободившись от рабства плоти, уже беспрепятственно войти внутрь себя и заняться исправлением чисто душевных вредных движений. Сытому чреву нельзя вступать в борьбу внутреннего человека, ибо нельзя сражаться с сильнейшим тому, кто может быть низлагаем в более легком сражении.[1438] В данном случае подвижнику Христову нужно подражать борцам в мирских поприщах, где тоже сначала бывают легкие упражнения. «И если мы, – говорит преп. Кассиан, – поймем пример телесного ратоборства, то по сравнению с ним мы должны познать, каково правило и порядок должен быть и в духовной брани. Когда и наш начальник подвижничества не найдет нас рабами плоти, тогда мы можем вступить в борьбу и с похотью плоти (concupiscentia carnis) и движениями, возмущающими душу. А если на первом ратоборстве будем побеждены и обличены, как рабы плоти, то как недостойные рабы будем выгнаны с поприща духовного ратоборства».[1439] Лучшее подтверждение необходимости начинать борьбу с плоти служит пример истинного подвижника Христова, апостола Павла, сражавшегося по законному праву ратоборства. Я, говорит апостол, бегу не так, как на неверное… но усмиряю и порабощаю тело мое (1 Кор. 9:26–27). Итак, апостол в своей плоти заключил сущность ратоборства и успех борьбы поставил в одном истомлении плоти и покорении своего тела;[1440] усмирив тело бичами воздержания и сокрушив ударами поста, победителю духу он доставил венец бессмертия и пальму нетления.[1441] И вот по этому примеру истинного ратоборства каждый должен сначала одержать победу над своей плотью, которая отвлекает ум человека от духовных предметов к земным, повергнуть ее как бы к своим ногам и на этом основании вступить в борьбу с сильнейшими врагами.[1442]

Порок чревоугодия врачуется воздержанием, но приемы пользования этим оружием должны сообразовываться с теми видами, в которых проявляется чревоугодие. Чревоугодия три рода: первый род – который понуждает спешить к обеду раньше установленного часа; второй род – который наслаждается наполнением чрева и пожиранием некоторых кушаний; третий род – который желает лакомой и отлично приготовленной пищи. Поэтому-то и воздержание должно выражаться в том, чтобы не разрешать поста раньше назначенного часа, отвергать прожорливость чрева и дорого стоящие и изысканные кушанья. От этих трех причин происходят разные и самые злые недуги: от первой – ненависть к монастырю, от второй – блудная страсть, от третьей – сребролюбие.[1443]

Ограничение в пище при борьбе с чревоугодием должно быть не такое, чтобы оно убивало и обессиливало тело, а такое только, чтобы забота о плоти не переходила в угождение похоти. Заботиться о теле нужно и это не предосудительно, потому что иначе, испортив его небрежением, можно потерять силу исполнять духовные и необходимые обязанности наши.[1444] Пищи нужно принимать столько, сколько требуется для поддержания жизни,[1445] а не для удовольствия. «Ум наш, – говорит преп. Кассиан, – до того должен быть утончен не только постом, но и бдением, и чтением, сокрушением сердца о том, в чем сознает себя прельщенным или побежденным, то сокрушаясь от страха пороков, то воспламеняясь желанием совершенства и непорочности, пока занятый такой заботой и размышлением не сознает, что принятие пищи попущено не столько для удовольствия, сколько послужило в тягость ему и считает ее более необходимою потребностью тела, нежели вожделенною душе. Занятые таким упражнением ума, мы скорее подавим сладострастие плоти, обилием слез и сердечным плачем мы скорее истребим страсть объядения и чревоугодия».[1446]