Творения догматико-полемическое и аскетические

Характеризуя свойство печали и ее вред для духовной жизни, преп. Кассиан говорит: «Как моль одежде, червь дереву, так и печаль вредит сердцу человека. И как одежда, изъеденная молью, не имеет уже цены и приличного употребления, так и душа, снедаемая печалью, не может быть пригодною для построения духовного храма».[1497] Печаль расслабляет и угнетает душу, не позволяет совершать молитв с обычной ревностью, заниматься с пользою чтением Священного Писания, делает нетерпеливым ко всем обязанностям трудов и богослужения, опьяняет чувство, сокрушает и подавляет мучительным отчаянием.[1498] Ввиду таких-то вредных последствий печали ее и надо с заботливостью врачевать. И только в одном случае печаль бывает спасительна – когда она вытекает от покаяния во грехах и желания совершенства.[1499] Но этого рода печаль легко отличить от печали бесовской; первая бывает послушна, смиренна, кротка, терпелива, а бесовская очень сурова, нетерпелива, жестока, строптива, соединена с грустью и мучительным отчаянием, прерывает не только действенность молитв, но упраздняет и все духовные плоды.[1500]

Подобным же образом выражается в настроении монаха и порок уныния. Когда уныние, говорит преп. Кассиан, нападет на жалкую душу, то производит страх места, омерзение в келлии, также и к братиям порождает презрение, отвращение, как к нерадивым и менее духовным, не попускает оставаться в келлии, прилежать чтению. Потом уныние производит расслабление тела и голод в пятом и шестом часу, как будто он утомлен и расслаблен долгим и тяжелым трудом. Монах начинает озираться туда и сюда, часто вздыхает, что никто к нему не приходит, то выходит, то снова входит в келлию, часто взглядывает на солнце. В таком неразумном смущении духа он пребывает праздным, не занятым никаким духовным делом и думает, что ничто другое не может быть средством против такой брани, как посещение брата и сон.[1501] В этом пороке, как и в предыдущем, душа как бы дремлет (Пс. 118:28), дремлет именно «в рассуждении созерцания добродетелей и рассмотрении духовных чувств».[1502] Телесный же покой, праздность и развлечения, к которым склоняется монах, только усиливают эту дремоту и поддерживают болезнь, а потому их надобно всячески избегать и избрать для себя какое-нибудь определенное занятие и работу. Вот почему и апостол Павел, зная по опыту из наблюдения над жизнью христиан, как вредна праздность, заповедует трудиться: Мы слышим, – говорит он, – что некоторые у вас поступают бесчинно, суетятся, ничего не делают. Таковых увещеваем и убеждаем Господом нашим Иисусом Христом, чтобы они, работая в безмолвии, ели свой хлеб (2 Фес. 3:11–12).[1503] Определенная физическая работа способствует собранности помыслов и постоянному пребыванию в келлии. Вот почему все отшельники и подвижники непременно занимались каким-нибудь трудом. Известно, например, что авва Павел, опытнейший между отцами, хотя для своего содержания и не нуждался в работе, но занимался постоянно плетением корзин, которые по прошествии года сжигал.[1504] Это он делал исключительно для того, чтобы праздность не повела к рассеянию помыслов и к дремоте душевной. Нужно и тело и душу держать в напряжении и чем-нибудь заниматься, чтобы не пришли страсти печали и уныния. Поэтому-то в борьбе с указанными двумя страстями необходимо при занятии физическим трудом предаваться и духовным упражнениям: молитве, поучению в Слове Божием, размышлению о духовных и небесных благах. Особенно же нужно стяжать терпение, недостаток которого по преимуществу сказывается в этих страстях.[1505]