Творения догматико-полемическое и аскетические

Что касается двух последних страстей, тщеславия и гордости (spiritus cenodoxiae et spiritus superbiae), которые стоят вне причинной связи с остальными, то нападение их более сильно и тонко, нежели первых.[1506] Тщеславие многообразно, разновидно и тонко, так что едва можно самыми прозорливыми глазами предвидеть его. Оно нападает на монаха с правой и левой стороны, «ибо диавол в ком не мог породить тщеславия видом хорошо сшитой одежды, того запинает убогою; кого не мог низвергнуть честию, того запинает смирением, кого не мог заставить превозноситься знанием и красноречием, того обольщает важностью молчания; если же кто будет явно поститься, то искушается суетною славою. Старцы хорошо представляют, – говорит преп. Кассиан, – свойство этой страсти под видом лука и чеснока, которые по снятии одного покрова оказываются покрытыми другим».[1507] Прочие страсти на тех только нападают, кого победили, и, будучи побеждаемы, увядают и слабеют, а эта страсть еще более жестоко преследует своих победителей.[1508] Начинается тщеславие с самого по видимости ничтожного: только еще начинающих и мало преуспевших в добродетели тщеславие обыкновенно превозносит за звук голоса, то есть что они приятно поют, или что у них плоть истощена постом, или что они красивы.

Потом тщеславие внушает монаху искать степени клирика, пресвитера с целью учить других и давать им образец святости; так постепенно страсть опьяняет ум монаха. В этой страсти явно обнаруживается недостаток истинного смирения, и для излечения ее нужно всячески избегать делать то, что выделяло бы нас из среды других, а сделанное хорошо должно охранять с должным вниманием,[1509] чтобы не подкралось тщеславие, помня слова: яко Бог разсыпа кости человекоугодников (Пс. 52:6).

Порок гордости, по словам преп. Кассиана, когда овладевает несчастною душой, то, как какой-нибудь самый жестокий тиран, взявши высокую крепость добродетелей, весь город до основания разрушает. Высокие стены святости сравняв с землею пороков и смешав, потом не оставляет покоренной душе никакого вида свободы. И чем более богатую душу захватит в плен, тем более тяжелому игу рабства подвергает и, ограбив все имущество добродетелей, совсем обнажает ее.[1510] Гордость из всех пороков самый лютый зверь, свирепее всех предыдущих, искушает особенно совершенных, почти уже поставленных на верху добродетелей; но не оставляет гордость своим искушением и новоначальных. Гордости два рода: духовная гордость, искушающая совершенных, и плотская, искушающая новоначальных. Первый род гордости относится собственно к Богу, а второй касается людей,[1511] и первый поэтому гибельнее. Духовная гордость погубила и ангела света – Люцифера, преукрашенного всеми духовными совершенствами, и она же была началом греха в людях.[1512] Она не как прочие пороки, не одну противоположную ей добродетель, то есть смирение, истребляет, но и все вместе добродетели истребляет. В данном случае она является прямо принципом отвращения от истинной жизни. Человек ставит себя в независимое отношение к Богу, желает в самом себе полагать основу жизни и вместо положения себя в Боге хочет быть самостоятельным носителем жизни. От этой именно мысли пал Люцифер, это же желание погубило и наших прародителей, ибо и Люцифер, и человек отвратились от истинной жизни и пришли в состояние греха и смерти.[1513]

Поэтому и Бог, зная, что гордость есть причина и начало болезней, захотел уврачевать противное противным, гордость – смирением, как общим принципом истинной жизни, когда человек, сознавая свое ничтожество, возвращается снова к смиренному положению своей жизни в воле Божией. «Если рассмотрим, – говорит преп. Кассиан, – причину начального падения и основания нашего спасения, кем и как они положены или возникли, то падением Люцифера и примером смирения Спасителя научимся, как мы должны избегать столь жестокой смерти от гордости».[1514] Так как гордость обычно является у человека уже после победы над другими пороками, при известной уже степени нравственного совершенства, и подстрекает человека считать победу и совершенство своим делом, приобретением только своих сил, то и средство против нее – смиренное отнесение своего нравственного преуспеяния к помощи благодати Божией.[1515] Это гордость духовная. Смирение же есть средство и против «плотской гордости», которая есть просто ожесточение, упорство и превозношение над другими.[1516] Нужно поэтому с искренним расположением сердца изъявлять нашим братиям истинное смирение, заботясь, чтобы ни в чем не обидеть и не оскорбить, проявлять терпение, послушание ко всему и любовь,[1517] то есть прийти в то целостное настроение смирения, которое служит основанием и охраной всех добродетелей.[1518]