Противное этому бывает с теми, которые, не очистившись в киновии от пороков, переходят в пустыню и переносят туда свои страсти, которые при всяком удобном случае и заявляют о себе.[1831]
Истинно совершен тот, говорит преп. Кассиан, кто и в пустыне печаль (squalor) уединения, и в киновии слабости братий сносит с равным великодушием.[1832] Один род жизни своими преимуществами восполняет другой, и только оба выражают совершенство, каждый внося в него свои плоды. Отшельничество имеет свою выгоду в том, что, доставляя свободу от сообщения с людьми, дает возможность подвижнику предаваться восторгам божественного созерцания.[1833] Но и в киновии есть свои выгоды: 1) свобода от забот о своем содержании; 2) безопасность от тщеславия, тогда как в уединении легко подкрадывается даже гордость; 3) умерщвление своей воли; 4) наконец, в одиночестве и то еще неудобство, что пустынник нелегко узнает, что он грешит в чем-либо, когда ему некому это заметить, вразумить и наставить.[1834]Осуществивших тот или другой род жизни в совершенстве очень немного, а тем более осуществить в совершенстве оба эти рода жизни, можно сказать, совершенно невозможно человеку за исключением немногих примеров.[1835]
Трудно найти по всему совершенного в том или другом жительстве, ибо ни отшельник не может вполне достигнуть нестяжательности или прозрения материальных вещей, ни киновитянин чистоты созерцания, замечает преп. Кассиан.[1836] Впрочем, подвижник Христов не должен впадать от этого в уныние и считать иго Христово бременем неудобоносимым. Преп. Кассиан как бы в целях ободрения подвижника поместил в конце «Собеседований» особое Собеседование о том, как сделать иго Господне благим и бремя легким, и указал при этом, что путь подвижничества при всей видимой трудности имеет преимущества пред жизнью мирской и доставляет награды воину Христову не только на небе, но еще и здесь, на земле. Сделать «иго Господне» благим и бремя легким состоит во власти каждого, если только подвижник будет совершать путь свой законно и по воле Христа будет проходить его, умерщвляя все желания свои и отсекая вредный произвол, отвергая все стяжания мирские и сознавая, что мы не господа себе, чтобы сказать с апостолом: уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2:20).[1837]Тяжесть и трудность пути спасительного нужно приписывать не тяжести ига Христова, а упорству самого человека, когда он, впав в безнадежность и неверие, по глупому упорству, вступая на путь спасительный, не отрекается совершенно от всего прежнего содержания жизни и оставляет у себя какую-либо привязанность и чаще всего часть внешнего имущества. Это уже и препятствует подвижнику приобретать те необходимые расположения духа и настроения, на которых созидается самая постройка духовного здания, то есть совершенное смирение и умерщвление превратной воли. При этих только пособиях к добродетели все трудности настоящей жизни и все лишения, какие враг может наносить, переносятся не только терпеливо, но и с удовольствием.[1838]
Тот, кто, отвергшись этого мира, возложил на себя иго Христово и научился от Него, что Он кроток и смирен сердцем (Мф. 11:29), и последовал ему в этих качествах, тот снесет все приключающееся с ним радостно, не устрашится ни гонений, ни обид, ни даже самой смерти.[1839] И за это он получит не только награду в жизни будущей, но еще и в этом мире, ибо неложны слова Господа, сказавшего: всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную (Мк. 10:29). Поясняя эти слова Господа и указывая исполнение их в настоящей даже жизни, преп. Кассиан говорит: «Всякий получит сторичное количество братьев, родителей, кто по оставлении любви к одному – отцу, или матери, или сыну – ради имени Христова входит в искреннюю любовь всех служащих Христу, именно вместо одного находит столько много отцов и братьев, привязанных к нему более горячим, превосходнейшим расположением. Обогатится также увеличенным владением домов и полей всякий, кто, оставив один дом из любви к Христу, будет владеть бесчисленными обителями монахов как собственными, во всякой части света вступая как бы в права своего дома. Также сторицею, даже больше, получает тот, кто, оставив неверное и принужденное служение десяти или двадцати рабов, пользуется добровольными услугами стольких свободно рожденных и благородных людей».[1840] Но все это земное, конечно, ничто в сравнении с той наградой, которую совершившие истинно путь подвижничества получат на небе в блаженном состоянии сынов Божиих и в непосредственном общении с Богом. На это должен главным образом смотреть подвижник и в сознании величия будущей награды считать все свои труды ничтожными и ничего не стоящими.[1841]