Творения догматико-полемическое и аскетические

Если обратиться к восточной аскетике, то уже у самых первых ее представителей (Антония Великого, Макария Великого, Василия Великого и др.) можно видеть именно тот взгляд на подвижничество, по которому значение и смысл его определяется только внутренним, активным отношением самого подвижника ко всем предположениям его звания. У восточных аскетов нет и мысли о том, чтобы монашество, взятое во всей совокупности своих обнаружений, как внешний институт, имело какое-либо значение само по себе, вне отношения к нему подвижника. Тот же, например, Василий Великий, подвижнические сочинения которого имеют своей задачей урегулирование внешнего быта подвижников и предлагают устав их жизни, делает это не потому, что за внешней стороной подвижничества признается самостоятельное значение и в ней полагается центр тяжести, а потому только, что главная цель подвижничества, чисто внутренняя нравственная задача (чистота сердца), может осуществляться только путем известного строя жизни. Это главная мысль св. Василия Великого, которая проводится им чрез все его подвижнические уставы и выразилась у него в целом ряде правил, определяющих собою образ жизни подвижника.[1874] Понимая идеал подвижничества как только идеал чисто нравственного характера, Василий Великий в своих словах подвижнических и увещательных старается только доказать большую сообразность и большее удобство строя жизни иноческой для осуществления нравственного идеала, нежели строй и обычай жизни мирской. «Кто в жизни безгрешной (то есть монашеской) по ее неразвлеченности не имел силы выдержать борьбу со врагом, – говорит он, – тот в жизни многогрешной (мирской) и им самим управляемой возможет ли преуспеть в какой-либо добродетели?»[1875] Это же перенесение центра тяжести в понимании подвижничества с внешней стороны, как не имеющей самотоятельного значения, на внутреннюю жизнь личности подвизающегося можно видеть и у других аскетов. Из всех предосторожностей, какие надобно иметь подвижнику, больше всего, например, Макарий Великий внушает ту, чтобы идеал совершенства не полагался в одной только внешней исправности.

Трудничество с внешней стороны имеет задачей навыкновение всем подвигам и всем добродетелям не с тем, чтобы на этом и стоять, но с тем, чтобы это самое обращать к развитию внутренней жизни и стяжанию действенности духа. Потому-то и бывает, что некоторые, хотя и несут труд, не получают плода, так как они останавливаются только на внешнем, доходят только до исправного поведения. «Многие, – говорит Макарий Великий, – строго наблюдая за внешним, упражняясь в науках и заботясь о жизни правильной, думают, что такой человек совершен, не вникая в сердце, не примечая там пороков, какие обладают душою».[1876] «Может ли кто бы то ни было сказать: я пощусь, веду странническую жизнь, расточаю имение свое, следовательно, уже свят?»[1877] – спрашивает преп. Макарий Великий и отвечает на это отрицательным образом.

Насколько прямо и решительно восточные отцы-аскеты указывают сущность подвижничества в его внутренней стороне и понимают идеал совершенства чисто нравственным образом, это можно видеть из их учения об отречении. Обычно они различают несколько степеней отречения, характеризующего совершенство, правда, более с отрицательной стороны, и как на совершеннейшее отречение указывают не на внешнее стеснение себя и удаление от мирского, а на внутреннее. Идеал этого высшего внутреннего отречения от мира полагается святыми отцами-аскетами в том, чтобы не телом только оторваться от мира и мирских привязанностей, а в том, чтобы самой душой, своими желаниями и мыслями отрешиться от мирских нравов и влечений тела. Вот почему, например, у них воздержание понимается отнюдь не в смысле только воздержания внешнего, а в смысле внутреннего невинного расположения души – истребления греха и отчуждения от страстей.[1878] «Самое главное оружие для борца, – говорит св. Макарий Великий, – и подвижника в том, чтобы, вошедши в сердце, сотворил он брань с сатаною, возненавидел себя самого, отрекся от души своей, гневался на нее, укорял ее, противился привычным своим пожеланиям, препирался с помыслами, боролся с самим собою».[1879] Путем только этого внутреннего отречения подвижник и достигает того состояния, когда, подавив в себе все мирские привязанности, он живет духом в ином горнем мире, достигает так называемого духовного созерцания, которое у всех отцов признается идеалом совершенства, превосходящим деятельное совершенство.