Творения догматико-полемическое и аскетические

Характерно в данном случае и то, что восточная аскетика предоставляет собственной воле подвижника искание старца-руководителя, так что о невольности дальнейшего послушания не может быть и речи. «С великою заботливостью и внимательностью постарайся найти мужа, – говорит Василий Великий, – который бы непогрешительно предшествовал тебе в образе жизни, хорошо умел руководить шествующих к Богу, украшен был добродетелями, был сведущ в Божественных Писаниях, не рассеян, не сребролюбив, не озабочен многим, безмолвен и пр… И если найдешь такого, предай ему себя, ни во что вменив и отринув прочь всякую свою волю… У добрых учителей и уроки добрые, а у злых, конечно, злые… лукавый спешит убедить, чтобы не предавали себя строгой жизни или такому мужу, который все грехи наши выводит нам пред взоры и исправляет их… И вот если, щадя себя, отыщешь учителя снисходительного к страстям твоим, то напрасно ты вступил в подвиг отречения от мира… поэтому, если найдешь по благодати Божией учителя добрых дел, наблюдай за собою, чтобы не делать тебе ничего вопреки воли учителя».[1938] Главное – то, чтобы подвижник сам имел заботу о своем спасении и в силу этой заботы пользовался всеми средствами, предлагаемыми подвижничеством, как некоторого рода лекарствами.[1939] И так как зло, которое должен уничтожить подвижник, коренится глубоко в его душе и воле,[1940] то человек должен сам как бы пойти внутрь себя и сделать предметом своей деятельности эту внутреннюю свою жизнь путем прямого воздействия на нее. «Некоторые говорят, что Господь требует от людей одних явных плодов, а тайное совершает Сам Бог, но не так бывает на самом деле… Господь требует от тебя, чтобы сам на себя ты был гневен, вел брань с умом своим».[1941]

Вот почему восточные отцы-аскеты те занятия подвижника, которые выходят из круга непосредственного воздействия на свою внутреннюю личную жизнь (каковы, например, общественная благотворительность как только благотворительность или обучение других в целях только обучения), отодвигают на задний план. Идеал подвижничества остается у них идеалом только личного индивидуального совершенствования, а все, что делается вне связи с этим идеалом, имеет побочное значение. Своя душа прежде всего должна быть предметом заботы и врачевания, и, когда сам достигнешь совершенства, тогда уже можно заботиться и о споспешествовании благу других.[1942] А так как высшее для человека благо состоит в его спасении, то и обязанность к другим подвижника, признавшего уже для себя лично это благо единственным, должна выражаться, очевидно, в духовном руководстве на почве искренней любви и сочувствия к ним. Этими двумя требованиями, то есть требованием любви и сочувствия к другим и, как естественного следствия этой любви, стремления духовно руководить ко спасению, и ограничиваются суждения восточных аскетов об общественных обязанностях подвижника. Нил Синайский говорил: «Справедливо молиться не о собственном только очищении, но и об очищении всякого соплеменника, чтобы подражать в этом ангельскому нраву»;[1943] «Блажен монах, который со всею радостью взирает на спасение и преуспеяние всякого как на свое собственное»; «тот монах, кто от всех отлучен и со всеми в согласии».[1944] Эту же мысль о любви к ближним, как сочувствии их спасению, весьма явно раскрывает и св. Макарий Великий.[1945] У этих же отцов можно найти мысль и о духовном руководстве других, но только после достижения личного совершенства. «Когда покорены все страсти, ниоткуда не беспокоят уже враги и оборонительных оружий не нужно употреблять в дело, тогда хорошо возделывать души других», – говорит Нил Синайский.[1946] «И почему иные пред теми, которые в добродетели полезны для себя, почитают наиболее достойными предпочтения тех, которые полезны для других? Мне кажется, что они непременно похвалят того, у кого горит дом и все имущество в доме объято пламенем, а он, послушавшись убеждения друзей, идет с ними на сговор или еще для сватовства, потому что потребность друзей признал более достойной предпочтения, нежели прекращение пожара в своем доме».[1947]