Творения догматико-полемическое и аскетические

Человек, добровольно уклонившийся от истинной жизни по закону ума к жизни по закону плоти, придал неестественное и недолжное значение этим стремлениям, и они оказывают противление его стремлению снова жить по закону ума, производя «терния и волчцы» в его сердце.[1959] После падения человека и после проклятия Божия «на земле сердца возродились и возросли терния и волчцы. Похищен свет его и облечен он во тьму. Убили душу его, рассыпали и разделили помыслы его, совлекли ум его с высоты, и человек Израиль стал рабом истинного фараона, и он поставил над человеком приставников дел и досмотрщиков – лукавых духов, которые понуждают человека волею и неволею делать лукавые дела его, составлять брение и плинфы [т. е. глину и кирпичи]».[1960] Эти слова св. Макария Великого, характеризующие нравственное состояние человека падшего и его положение в отношении к нравственной задаче своей жизни, почти буквально повторяются и преп. Кассианом в его характеристике состояния внутреннего разлада в жизни человека падшего.[1961] Внутренний разлад в человеке, борьба существующих в нем двух начал жизни – доброго и злого, таких начал, из которых одно дано как должное и истинное, а другое произведено самим человеком,[1962] рассматривается всеми восточными отцами как причинное основание самого бытия аскетизма и его необходимости. «Если кто, – говорит Григорий Нисский, – хотя немного, отрешив свой разум от тела и став чужд рабству страстям и нерассудительности, ясною и проницательною мыслью взглянет на свою душу, тот в естестве ее во всей чистоте увидит любовь Божию к нам и намерение, какое Он имел при создании ее… Он найдет, что с самой сущностью и природой человека соединено стремление к добру и совершенству и что с самым естеством его сопряжена бесстрастная и блаженная любовь к тому умопостигаемому и блаженному образу, которого человек есть подобие. Но некое блуждание сих видимых и вечно текущих вещей, посредством неразумной страсти и горького удовольствия обольщая и очаровывая небрежную и нерадивую от беспечности душу, влечет ее к тяжкому пороку, рождающемуся от удовольствий жизни и рождающему смерть для своих любителей».[1963] «Есть в нас по естеству вожделение к Богу, – говорит авва Исаия, – и без сего вожделения к Богу нет и любви, но враг изменил его (вожделение) в срамное похотение, чтобы похотствовать всякой нечистоте. В уме по естеству есть ревность по Богу и без ревности по Богу нет и преспеяния, но эта ревность по Богу изменилась в нас в ревность неестественную – чтобы ревновать друг против друга, завидовать и лгать друг другу… Уму свойственно высокомудрие по естеству пред врагами его; так, когда нашло оно на Иова, то он поношением покрыл врагов своих… но это высокомудрие пред врагами изменилось в нас: смирились мы пред врагами и высоко мудрствовали друг перед другом, уязвляя себя взаимно и праведными себя считая паче ближних».[1964]

Общая мысль восточных отцов о расстроенном внутреннем состоянии человека, делающем необходимым подвижничество для осуществления нравственной цели жизни человека, получила очень ясное выражение в учении Григория Богослова о двух умах в человеке, влекущих человека в совершенно различных направлениях, параллельно чему у преп. Кассиана развивается учение о двух волях.[1965] «Два, точно два во мне ума, – говорит Григорий Богослов, – один добрый, и он следует всему прекрасному; а другой худший, и он следует худому. Один ум идет к свету и готов покоряться Христу, а другой ум – плоти и крови и влечет во мрак и согласен отдаться в плен велиару. Один увеселяется земным, ищет для себя полезного не в постоянном, а в преходящем, любит пиршества, ссоры, обременительное пресыщение… а другой восхищается небесным и уповаемым как настоящим, в одном Бог полагает надежду жизни, любит нищету, труды и благие заботы и идет тесным путем жизни».[1966] Эта характеристика двух умов со стороны направления их деятельности почти в тех же словах прилагается преп. Кассианом к его «двум волям».[1967] И как эти две воли преп. Кассиана взаимным самоотрицанием, так и два «ума» восточных отцов этим же самым взаимоотрицанием делают невозможным для человека такой срединный путь, где бы без трудов и усилий достигалось и нравственное совершенство, и в то же время отдавалось бы должное и низшим влечениям. Человек служит или низшим влечениям, или же, если желает следовать закону добра, должен идти путем усиленных трудов и испытаний.[1968]

Две воли, существующие в падшем человеке, действуют в нем как два закона: один закон «греха и смерти», а другой – «жизни и свободы», и сила первого настолько велика, что человек, ставший на путь спасительный, решившийся идти к нравственному совершенству путем подвижничества, совершенно бессилен сам побороть в себе закон греха и смерти и необходимо должен прибегать для этого к помощи благодати Божией.[1969]