Творения догматико-полемическое и аскетические

3. Ибо ты, желая в своей области,[242] не имеющей общежительных монастырей,[243] устроить таковые по образцу восточных, особенно же египетских,[244] будучи сам совершенен во всех добродетелях и всяком ведении и настолько преисполнен духовным богатством, что для ищущих совершенства с избытком было бы достаточно не столько твоего слова, сколько даже одного примера твоей жизни, – ты призываешь меня, чтобы и я, косноязычный, скудный словом и познаниями, привнес что-нибудь к исполнению твоего желания от скудости моего ума, и повелеваешь мне изложить монастырские порядки, соблюдение которых мы наблюдали в Египте и Палестине [245] и которые были там переданы нам отцами, хотя бы и неискусным слогом, ища не красноречия, в коем сам ты весьма искусен, но желая, чтобы простая жизнь святых [Col. 56] была изложена простым словом для братии твоего нового монастыря.

4. Но хотя благочестивое рвение побуждает меня повиноваться твоему желанию, все же многочисленные смущения останавливают мою решимость подчиниться. Во-первых, потому, что заслуги (merita) моей жизни не таковы, чтобы мне надеяться душою и умом объять предметы столь возвышенные, столь потаенные и столь святые. Во-вторых, потому, что, пребывая между ними от нашей ранней юности <Р. 26> и будучи побуждаемы их ежедневными увещаниями и примером, мы или пробовали поступать [так же,] или научились [этому,] или [своими] очами видели (visu percepimus), но уже не можем [всего этого] удержать [в памяти] в целости, будучи в течение стольких лет удалены от общения с ними [246] и от подражания их жительству (imitatione conversationis). А в особенности поскольку совершенно невозможно передать, или постичь, или удержать в памяти суть этих вещей досужим размышлением или словесным наставлением.

5. Ибо все эти вещи состоят только в опыте и навыке (experientia usuque), и никто, кроме изведавшего на опыте (ab experto), не может передать их, и никто не может их усвоить или понять, если не потрудится постичь их с равным усердием и потом.[247] При этом они снова быстро ускользают по беспечности ума, если в общении с духовными мужами не будут часто обсуждаемы и оттачиваемы (polita).

В-третьих, [наша] неискусная речь не может выразить как должно того, что теперь можем припомнить (соответственно не достоинству вещей, а [нашему] теперешнему состоянию).

Кроме того, об этих правилах уже потрудились составить сочинения мужи, славные своей жизнью и знаменитые красноречием и ученостью, каковы святой Василий, Иероним [248] и другие. [Col. 57] Первый из них ответил вопрошающим братиям о различных установлениях и вопросах речью не просто красивой, но при этом и изобилующей изречениями Священного Писания.[249] Второй же не только издал книги, порожденные его [собственным] дарованием,[250] но также перевел на латинский язык сочинения, составленные [другими] по-гречески.[251] <Р. 28>

6. После этих изобилующих красноречием полноводных потоков я мог бы по справедливости быть уличен в самонадеянности, дерзая добавить [к ним] и свою какую-нибудь каплю.[252] Впрочем, меня воодушевляет уверенность в твоей святости [253] и ручательство в том, что, каковы бы ни были эти мои лепетания, они будут приняты тобою [254] и что ты перешлешь их только общине братий, пребывающих в новом монастыре. И если я случайно выскажу что-либо не столь осмотрительно, то надеюсь, что они отнесутся к этому с любовью и потерпят со снисходительной милостью, взыскуя от моего слова более достоверности, нежели изящества стиля.

7. Посему, о блаженнейший папа и исключительный пример благочестия и смирения, [Col. 58] будучи воодушевлен твоими молитвами, по силам своего ума я приступлю к делу, которое ты возлагаешь на меня. И то, чего предшественники наши не коснулись, так как дерзали описывать скорее слышанное, нежели испытанное,[255] – все это я изображу как бы для монастыря еще неустановившегося (rudi)[256] и для людей, поистине жаждущих.[257] Я определенно не стремлюсь составить повествование о чудесах и знамениях Божиих, хотя мы не только слышали множество необычайного от наших старцев, но и видели своими глазами. Все же, опуская все то, что помимо восхищения не дает читающим никакого наставления к совершенной жизни, я постараюсь лишь в точности описать их установления и монастырские правила, а в особенности сказать об основных пороках, которых они насчитывают восемь, об их истоках, причинах и средствах исправления, согласно их учению, насколько с Божией помощью сумею. <Р. 30>