Творения. Том первый. СЛОВА.

Такова сущность арианской доктрины, открывшей собою ряд догматических движений, продолжавшихся в течение почти всего четвертого века и имевших своим результатом самое точное определение и подробное раскрытие догмата о Сыне Божием и вообще о Святой Троице. Установив, вопреки монархианству, принцип троичности в Божестве признанием отдельного и самостоятельного бытия каждого Лица Святой Троицы и существенного различия между Ними и удержав идею строгого единства Божия посредством отрицания равенства между Лицами Святой Троицы по божеству, Арий думал, что он решил вопрос о Святой Троице и вполне открыл тайну высочайшего христианского догмата. Так казалось это и другим, желавшим проникнуть своим умом в таинство Пресвятой Троицы, но мало вникавшим в самую сущность дела. Ересь нашла себе самую удобную почву и стала распространяться с таким успехом, что в короткое время разделила весь христианский мир на две половины, арианскую и православную, и грозила ниспровержением всего христианства. Для прекращения ее требовались чрезвычайные и решительные меры. Созванный по этому поводу в Никее Вселенский Собор (325 г.), осудив лжеучение Ария, впервые дал точное определение второго Лица Святой Троицы, признав Его истинным Богом, единородным Сыном Бога Отца, рожденным из Его существа, равным и единосущным Ему,[354] и это определение получило догматическое и обязательное значение для всей христианской Церкви. Пораженное на Вселенском Соборе арианство, однако ж, не прекратилось, напротив, продолжало распространяться. Еретики не хотели подчиняться Никейскому вероопределению. Главнейшим пунктом, которому они особенно противились, было учение о единосущии (ὁμοουσία) Сына Божия с Отцом, казавшееся им савеллианством. Подозрение их к этому пункту православного учения еще более усилилось, когда некоторые из ревностных защитников Никейского Символа в своей полемике с противниками его дошли до отрицания ипостасного различия между Отцом и Сыном и стали учить о Святой Троице в смысле Савеллия или Павла Самосатского. Так, Маркелл, епископ Анкирски,[355] увлекшись полемикой против одного из приверженцев арианства, софиста Астерия, утверждал, что Слово от вечности пребывает в Боге как принцип Его самосознания, как Божественный ум (λόγος ἐνδιάθετος); Оно тождественно с Ним и не имеет отдельного бытия;[356] в творении Оно проявляется, как Его действительная деятельность (ἐνέργεια δραστική или λόγος προφορικός),[357] но еще не может назваться Сыном или образом Божиим; Сыном Божиим Оно становится только с момента Своего воплощения в лице Иисуса;[358] при конце мира Оно снова возвратится к покою (ἡσυχία) в Боге, и царство Христово разрешится в царство Отца.[359] Эти монархианские идеи, высказанные Маркеллом в пылу полемики против Астерия, были повторены и еще с большей последовательностью развиты учеником его Фотином, епископом Сирмийским.[360] Подобного рода лжеучения, появлявшиеся в среде сторонников Никейского вероисповедания, естественно, ставили в выгодное положение ариан, давали им сильное оружие против православного учения о единосущии Сына Божия с Отцом и способствовали распространению и дальнейшему развитию их еретической системы.