Творения. Том первый. СЛОВА.

Св. Василий Великий занимается определением понятий «οὐσία» и «ὑπόστασις» во многих местах своих творений, в особенности же – в письме к своему брату, св. Григорию Нисскому.[503] По его определению, «οὐσία» есть общее понятие, обозначающее сущность или природу многих предметов одного и того же рода, между тем как «ὑπόστασις» – понятие частное, обозначающее один предмет или существо с индивидуальными его свойствами.[504] В области конечной различие между этими двумя понятиями такое же, какое между «общим» и «частным».[505] Отдельное бытие ипостаси св. Василий называет «ἰδία ὕπαρξις»[506] или ипостасью в себе (ὑφεστῶσαν);[507] отличительные же свойства, по которым сущность получает бытие в отдельной ипостаси, – например, место, время, черты характера и т. п., – называются у него «ἰδιότητες, ἰδιώματα, ἰδιάζοντα, σημεῖα, ἴδια γνωρίσματα, χαρακτῆρες, μόρφαι».[508] Понятие «πρόσωπον» у св. Василия употребляется в значении, одинаковом с «ὑπόστασις». Установивши такую терминологию и определив понятия «сущности» и «лица» в отношении к вещам конечным, святой отец находит возможным, путем аналогии, применять их и к Божественной Троице.[509] Но если бы он не сделал здесь никаких ограничений и разъяснений, то пришел бы к родовому единству существа в Божественных Лицах и впал бы в тритеизм. Если бы Божественные Лица были одинаковой сущности в том же самом смысле, в каком три человека одной человеческой природы, то единство Божества теряло бы тот смысл, в каком оно представляется в откровенном учении. Поэтому необходимо было разъяснить, что единство существа в Боге надобно понимать несколько иначе, нежели единство в трех индивидуумах одного рода в области конечной, а именно: понятие сущности (οὐσία) применимо к Божеству настолько, насколько все то, что характеризует Божественное существо именно таким и обще всем трем Лицам, причем Лица только участвуют в одной сущности, сущность же эта остается в Отце, Сыне и Святом Духе нераздельной в своем единстве. В отношении к существу Лица Святой Троицы не только чужды всякого различия, но и совершенно нераздельны: Они представляют нераздельное единство (συνεχές, συνημμένον). Для наглядного объяснения св. Василий указывает на радугу, в которой один солнечный свет преломляется и как бы разделяется на многие цвета, хотя и различные между собой, но разграниченные незаметными линиями и неуловимо переходящие один в другой.[510] Единство существа в Отце, Сыне и Святом Духе св. Василий доказывает также учением о нераздельном бытии Божественных Лиц, при котором с одним из Них даются и два других, в одном познаются и два других Лица, подобно тому, как в огне заключается и свет.[511] В силу этого нераздельного единства Лиц Святой Троицы «кто мыслит об Отце, тот мыслит в то же время и о Сыне; а кто имеет в мысли Сына, тот не отделяет от Сына и Духа... потому что невозможно мысленно разделять Их так, чтобы или Сын представляем был без Отца, или Дух отделяем от Сына; но в Них существует некоторое невыразимое и непостижимое и единство, и различие».[512] Доказывая таким образом единство существа в Боге, св. Василий далек был от понимания Божеского существа в смысле общего понятия, получающего реальное бытие только в трех Лицах, так как в этом случае он должен был бы признать трех богов. Напротив, он ясно высказывается против подобного рода мыслей и вообще против применения числа к Божеству. Число может иметь отношение только к вещам материальным, ограниченным и делимым: мы можем, например, сказать, что мир один по числу, но не по существу, так как он состоит из различных элементов и не может быть назван простым, можем также говорить об одном (по числу) человеке; но Бог один не по числу, а по существу: Ему только одному, как Существу простому, бесконечному и непостижимому, принадлежит единство по существу.[513] Если бы мы стали считать Божество трижды – во-первых, в Отце, во-вторых, в Сыне и, в-третьих, во Святом Духе, – то мы должны были бы представлять Его в каждом раздельным, ограничили бы Его и, следовательно, уничтожили бы самое понятие о Божестве. Насколько осторожен был св. Василий в употреблении числа по отношению к Божеству, можно видеть из того, что он опасался применять счет даже в отношении к Лицам в Боге.[514] Впрочем, иногда он и допускал употребление числа в отношении к Богу и считал возможным говорить о «втором» и «третьем», относя в этом случае число, конечно, к какому-либо Лицу (ὑπόστασις или πρόσωπον), но никак не к существу Божества. «Ибо, – говорит он, – хотя Они (т. е. Отец и Сын) по числу и два, но нераздельны по естеству, и кто говорит о „двух“, тот не отделяет Их одного от другого. Один Бог и Отец, один Бог и Сын, но не два бога, потому что Сын тождествен с Отцом. Не иное божество созерцаю я в Отце и не иное в Сыне, не иное естество в Отце и не иное в Сыне. Посему, чтобы тебе видеть различие Лиц, считай отдельно Отца и отдельно Сына, а чтобы не впасть в многобожие, признавай в обоих только одно существо».[515] Едва ли можно представить числовое единство Божеского существа яснее, чем оно выражено в приведенных местах у св. Василия. Оно видно у него также и из учения о рождении Сына от Отца. Рождение Сына от Отца, по учению св. Василия, нельзя понимать в смысле отделения от существа или удвоения и изменения; точно так же Сын привходит не отвне, но рождается из существа Отца как Образ Его, «Совершенный воссиявает от Совершенного».[516] К тому же заключению, т. е. к признанию единства существа в Боге, приводит учение св. Василия и о единстве деятельности Божественных Лиц вовне. Не в состоянии будучи вполне познать и выразить существо Божие, мы, по словам святого отца, можем познавать Бога только по Его действиям и проявлениям в мире, и все наименования, какие мы приписываем Ему, заимствуются от Его действий и отношений к миру. Самое слово «Божество» (θεότης), которое мы обыкновенно употребляем для обозначения Божественной сущности, заимствовано также из откровения Бога во внешнем мире (от θέειν – бежать или θεᾶσθαι – смотреть). Но так как всякая деятельность Божества вовне только одна и принадлежит вместе Отцу и Сыну и Святому Духу, то отсюда сама собой следует и общность существа (κοινότης οὐσίας) или – лучше сказать – в Отце, Сыне и Святом Духе только одно Божество.[517] Еще яснее о единстве деятельности Божественных Лиц говорит св. Григорий Нисский, сравнивая ее с деятельностью трех человек: как у последних она различается, так, напротив, в Лицах Божественных, в силу единства Их существа, она является тождественной. «Так как у людей, – говорит он, – при одних и тех же занятиях деятельность каждого отдельна, то они в собственном смысле называются многими, потому что каждый из них, по особенности своей деятельности, отделяется от других в особый круг. Но относительно природы Божественной нам известно не то: Отец Сам по Себе не творит чего-либо такого, в чем не принимал бы участия Сын; точно так же Сын не производит чего-либо без Духа, но всякое действие Божества, простирающееся на тварь и называемое, по различным о нем понятиям, различным, исходит от Отца, проходит через Сына и совершается Святым Духом. Поэтому имя действия не делится на множество действующих, потому что деятельность не усвояется каждому Лицу отдельно от других Лиц; напротив, все, что происходит относительно промышления о нас, домостроительства и порядка во всем, производится тремя, впрочем не так, чтобы было три произведения».[518] Это единство деятельности в Божестве при троичности в Нем Ипостасей, конечно, для нас непостижимая тайна, так как конечный мир не представляет нам вполне соответствующей этому аналогии. «Троица, – говорит св. Василий Великий, – есть свитая вервь (σπεῖρα) и досточтимая в одной вечной славе, всегда одна и та же и содержащая в Себе одно божество, неразрывная, нерассекаемая и нераздельная, все наполняющая, во всем пребывающая, созидающая, управляющая, освящающая и обновляющая».[519] Рядом с указанием на степень деятельности в триипостасном Боге св. Григорий, подобно своему брату, предлагает и другие доказательства единства существа в трех Божественных Лицах. Но в общем все эти доказательства сходны с приведенными доказательствами св. Василия, и только относительно применимости числа к конечным вещам он идет несколько далее своего брата. Говоря о числе в отношении к Божеству, св. Василий замечает, что его нельзя безусловно и без всяких ограничений переносить на Божественные Лица и о последних нельзя говорить так же, как о трех человеческих индивидуумах. Григорий же не допускает счисления в отношении к сущности и в конечных вещах. «Мы утверждаем, – говорит он, – что на практике существует некоторое неправильное словоупотребление: нераздельных по природе называют во множественном числе одним и тем же именем естества, говоря: „многие человеки“; это равно тому, как если бы мы сказали: „многие человеческие природы“. А что это действительно так, для нас будет ясно из следующего. Когда мы кого-нибудь зовем, то называем его не по природе, чтобы общность имени не произвела какой-либо ошибки, причем каждый слышащий мог бы подумать, что зовут его, потому что зовут не собственным именем, но общим именем природы; напротив, мы произносим собственное имя, принадлежащее вызываемому лицу, т. е. то слово, которым обозначается отдельный субъект, и таким образом отличаем его от многих, так что хотя много людей, имеющих эту природу, например учеников, апостолов, мучеников, – но этот человек один из всех, потому что, как сказано, „человек“ есть название не каждого в отдельности, а общей природы... И как словами „народ“, „толпа“, „войско“, „собрание“ все называется в единственном числе, хотя каждое понятие обнимает множество, так точно и человеком в точнейшем смысле может быть назван собственно один, хотя принадлежащих к этой природе оказывается много, так что было бы гораздо лучше исправить этот ошибочный у нас обычай и название природы не простирать на множество или же, подчинившись ему, не переносить происходящей отсюда ошибки на Божественный догмат».[520] Если уже в вещах конечных сущность должна быть одна и не допускает никакого счисления и множественности, то тем более, по мнению св. Григория, в отношении к Лицам Божественным необходимо признать Божественную сущность одну, особенно если еще при этом принять во внимание то, что слово «θεὸς» (от θεᾶσθαι – смотреть) обозначает не сущность Божества, а указывает на Его деятельность, которая всегда остается одною, хотя при этом Лица Божественные и различаются.[521]