Творения. Том первый. СЛОВА.

Исходный пункт Аполлинариевой доктрины – учение о трехчастном составе человеческой природы, по мнению святых отцов, сам по себе еще не заключает противоречия православному учению: можно какими угодно именами называть части человека, так как и в Священном Писании встречаются три различных названия человеческого существа.[574] Но ложно понимание Аполлинарием допускаемых им частей человеческой природы и выводы, сделанные им из этого понимания. Прежде всего, совершенно несправедливо Аполлинарий, выделяя из человеческой природы ум, приписывает ему отдельное и самостоятельное бытие, понимает его в смысле самостоятельной личности человека, между тем как он – не ипостась, а только сила или способность человеческой души, как и всякая другая способность души.[575] Сообразно с этим и Божество, заменяющее Собой человеческий ум как только силу или способность души, с точки зрения Аполлинария, должно представлять Собой не целую Божественную Ипостась, а только выражение «воли, или совета, или на что-либо обращенной деятельности» Сына Божия.[576] Таким образом, Богочеловек Христос Аполлинария, по мнению святых отцов, не может быть признан ни полным человеком, состоящим из тела и разумной души, ни полной Божественной Личностью, а чем-то «средним между человеческим и Божеским естеством; Он – ни Бог, ни человек, а нечто среднее, причастное тому и другому».[577] Напрасно Аполлинарий думал, что, заменив в воспринятой Сыном Божиим человеческой природе ум умом Божественным, он достиг истинного представления о бытии Сына Божия во плоти, по подобию человека как существа трехчастного. Совершенное человеческое естество состоит не из одной только плоти, хотя и небездушной (οὐκ ἄψυχον), но и из разумной души; разумность и способность мышления составляет даже отличительный признак его сравнительно с природой животных.[578] Поэтому, исключая из воспринятого Сыном Божиим человеческого естества его отличительную особенность, Аполлинарий должен был признать соединение Сына Божия не с истинной природой человеческой, а с природой только животной.[579] Таким образом, Сын Божий и по божеству Своему, и по воспринятой Им плоти является в системе Аполлинария Лицом, совершенно чуждым спасаемого Им человеческого естества.[580] Если же так, если по существу Своему Иисус Христос был не человек, а только по видимости принял на Себя подобие человека, то и все действия Его во время земной Его жизни нельзя признать истинно человеческими, а только «по подобию человеческому», т. е. мнимыми, недействительными.[581] И самая смерть Искупителя на кресте, согласно с представлениями Аполлинария, не может быть признана истинно человеческой смертью; это – не разлучение души от тела, а отступление от плоти Божества.[582] Отсюда же само собой следует, что не было и сошествия Иисуса Христа во ад человеческой душой, для изведения оттуда душ человеческих,[583] не было и воскресения из мертвых в смысле воссоединения Его человеческой души с телом;[584] следовательно, и спасаемый человек, по своей разумной душе, по-прежнему не свободен от смерти и в воскресении Иисуса Христа не может видеть начала своего воскресения.[585] Но на этом святые отцы не останавливались и простирали выводы из Аполлинариевой системы еще далее. По их мнению, система эта заключает в себе отрицание православного учения о разрушении Искупителем греха и полном обновлении человечества. Грех человека, без сомнения, не составляет естественного свойства человеческой природы, а есть не что иное, как свободное уклонение человека от естественно предназначенного ему пути добра.[586] Виновницей этого уклонения от добра, или падения, по сознанию самого Аполлинария, не может быть признана плоть человека, потому что она, как только орган деятельности человеческого ума,[587] сама по себе не есть еще грех и не может представлять собственно падшего человеческого естества;[588] виновником же греха в человеке является ум, как начало самодвижимое, но ограниченное и изменчивое.[589] Следовательно, человеческий ум, или свободно-разумная человеческая душа, прежде всего и главным образом нуждается в очищении от греха и восстановлении в своей первоначальной чистоте и святости; ее-то главным образом, как виновницу греха, и необходимо было Сыну Божию воспринять на Себя для того, чтобы в Лице Своем разрушить грех и представить образец добродетели и святости, а потом, конечно, и плоть, как соучастницу ума в грехе. Одним словом, для полного и всецелого восстановления человека необходимо было принять Сыну Божию полную и совершенную его природу. «Начальник и Виновник нашего спасения, – говорит св. Григорий Нисский, – взял на рамена свои целую овцу, так как она заблудилась не одною какою-либо половиною, но всецело».[590] Между тем Аполлинарий исключает из воспринятого Словом человеческого естества ум человеческий, заменив его умом Божественным, как будто последний был причастен греху и имел нужду в победе над ним путем добродетели и святости.[591] Таким образом, при аполлинарианском образе мыслей грех в человеке не уничтожен Искупителем, не воспринявшим в Себя виновника его – разумно-свободную человеческую душу. Отсюда само собой не может быть речи и о возможности для человека чистейшей и совершеннейшей добродетели. Источник добродетели человека заключается в его свободной воле, производящей выбор между добром и злом и направляющей тело к совершению добра.[592] Но как человек может производить свободный выбор добра, если его свободно-разумная душа не обновлена Искупителем и продолжает находиться под тяжестью греха, а неразумная его плоть, по природе своей неспособная производить выбор между добром и злом, не может усвоять добродетели?[593] Правда, в лице Иисуса Христа мы видим совершеннейшую добродетель и высочайшую святость, но это – не истинно человеческая добродетель,[594] а чистота и святость Божественная, совершающаяся не в человеческом естестве, а только перед людьми и потому не разрушающая греха и не представляющая в себе образец истинно человеческой добродетели.[595] Аполлинарий думал сделать эту добродетель собственной человеку путем подражания ей со стороны самого человека. Но это подражание в действительности возможно было бы для него только под тем условием, если бы в Лице воплотившегося Сына Божия была обновлена не только плоть его, но и разумная душа и если бы в Лице Богочеловека обнаружилась истинно человеческая, а не Божественная добродетель.[596] А так как Аполлинарий не хотел допустить этого, то для его обновленного человека добродетель Христа является недосягаемой и подражание ей не имеющим спасительного значения.[597] Без внутреннего и действительного обновления в Лице Искупителя полного человека для него не может иметь спасительного значения и благодатная сила Божественного ума, даруемая человеку по вере во Христа и соделывающая его, по мнению Аполлинария, участником совершенной добродетели, так как она не может действовать на разумную душу как не воспринятую Искупителем и, следовательно, не участвующую в искуплении.[598] Таким образом, лжеучение Аполлинария, по мнению святых отцов, не только не раскрывает тайны воплощения Сына Божия, но, напротив, ниспровергает все православно-догматическое учение об искуплении и спасении рода человеческого. Что же касается учения аполлинаристов о небесной плоти Иисуса Христа, единосущии плоти и божества и страстности божества, то святые отцы находили его крайне нечестивым и богохульным, а по своим нелепым выводам не заслуживающим даже и исследования и опровержения.[599]