Между современниками Назианзина было немало таких, которые отлагали крещение в том соображении, чтобы поспешным принятием его не стеснить своей свободы в жизни, по возможности продлить время наслаждения всевозможными удовольствиями, которые после крещения, без сомнения, должны быть ограничены. Нисколько не скрывая своего, во всяком случае непохвального, мотива к отсрочке крещения, они даже находили для него основание в Священном Писании. «Зачем, – говорили они, – преждевременно связывать себя крещением и поспешностью лишать себя приятностей жизни, когда можно наслаждаться удовольствиями, а потом уже сподобиться и благодати? Ведь начавшим ранее трудиться в винограднике не оказано никакого предпочтения, но дана плата, равная с последними (Мф. 20:1–15)?» Одобряя рассуждающих таким образом за откровенное признание в тайне их отсрочки крещения, св. Григорий Богослов совсем не одобряет самого их рассуждения: оно и неосновательно, и безнравственно, и опасно. Прежде всего, в указываемой ими притче Иисуса Христа речь идет не о крещении, а о верующих и вступающих в Церковь в разные времена, потому что в какой день и час кто уверовал, с того самого и должен трудиться. Потом, пришедшие в виноградник прежде других сделали больше, если брать во внимание труд, но не больше, если смотреть на внутреннее расположение. Кроме того, там были и другие причины к уравнению первых с последними. Но допустим, – говорит Богослов, – что притча иносказательно изображает и тайну Крещения. «Что же препятствует тебе, пришедши прежде и перенесши зной, не завидовать последним, чтобы иметь преимущество и в этом, т. е. человеколюбии, и получить плату, как долг, а не как дар?» Наконец, – предупреждает святитель, – надобно обратить внимание и на то, что награду получают те делатели, которые вошли в самый виноградник, а не ходили только около него. Между тем, кто медлит принять крещение, тому угрожает опасность и совсем остаться вне виноградника. Если бы он знал, что, отсрочивая принятие таинства в видах сокращения нравственных подвигов, он все-таки непременно сподобится участия в нем, то тогда было бы еще извинительно прибегать к таким расчетам и желать нечто «выторговывать у человеколюбия Владыки». «Если же, – заключает св. Григорий, – тебе угрожает опасность из-за такого торга совсем не войти в виноградник и ты, выгадывая в малом, можешь потерпеть убыток в главном, то согласись со мной и, оставив ложные толкования и возражения, без расчетов прими дар (крещения), чтобы тебе не пришлось умереть прежде исполнения надежд и на опыте узнать, что подобные лжемудрования ты изобретал сам против себя».[1301]
Опасность умереть без крещения, так часто и настойчиво выставляемая св. Григорием, без сомнения, должна была служить для многих сильнейшим побуждением к ускорению принятия этого таинства. Тем не менее были люди, которые находили возможным оправдать себя и в том случае, если бы даже им пришлось умереть непросвещенными. «Бог знает наши помышления, – говорили они. – Ему открыто наше расположение; по Своему милосердию Он и желание креститься принимает за самое крещение». Но подобного рода заблуждение, на взгляд св. Григория, представляет собою нечто загадочное и непонятное, «будто у Бога, по Его человеколюбию, непросвещенный то же, что и просвещенный, или с вступившим в Царствие Небесное одинаков и тот, кто желает только получить его, хотя и не совершает сообразных с ним дел».[1302]
По этой логике выходит, что намерение совершить убийство то же, что самое убийство. Но с этим, конечно, никто не согласится. Отсюда понятно, что и не крестившегося нельзя считать действительно крестившимся. «Если, – заключает Богослов, – тебе достаточно вместо самого крещения только одного желания креститься и ты присуждаешь себе славу за одно желание, то и вместо славы удовольствуйся одним желанием последней. Что за вред для тебя не удостоиться ее, когда у тебя есть желание?».[1303]