Творения. Том первый. СЛОВА.

Если с таким уважением и благоговением св. Григорий Богослов относился к двум важнейшим христианским таинствам, Крещению и Евхаристии, без которых, по его мнению, спасение для человека невозможно, то понятно, как высоко он должен был смотреть на то таинство, в котором сообщаются благодатные силы к совершению как этих двух, так и всех прочих таинств, т. е. на священство и обязанности, соединенные с ним. Лица, облеченные священством, по его словам, «должны стоять вместе с Ангелами, прославлять (Бога) с Архангелами, возносить жертвы на небесный жертвенник, священнодействовать со Христом, воссоздавать создание, восстановлять образ Божий, готовить к миру небесному, даже более – быть богами и других делать тем же»;[1326] они должны пещись о вверенных им душах и быть посредниками между Богом и людьми.[1327] Сообразно с таким высоким значением священства всякий, принимающий его, по мнению св. Григория, должен предварительно к тому приготовиться: прежде чем приносить высочайшую Жертву, он должен «сам себя представить Богу в жертву живую и святую»,[1328] освятив себя делами святыми и соделавшись храмом живого Бога и живым жилищем Христовым;[1329] прежде чем принять на себя обязанность руководить и управлять паствой, должен сам сделаться хорошим пасомым;[1330] чтобы очищать других, должен прежде очистить самого себя; чтобы учить других, прежде сам должен сделаться мудрым; чтобы просвещать других, должен сам быть светом и, прежде чем приводить других к Богу, должен сам приблизиться к Нему.[1331] До какой степени вообще было важно священство в глазах Назианзина и как строги были требования его по отношению к лицам, принимающим на себя священный сан, – это всего лучше можно видеть из его «Слова», сказанного им по возвращении из Понта, куда он удалился немедленно по посвящении его родителем в сан пресвитера.[1332] Оправдывая свое тайное удаление в уединение и уклонение от возложенных на него пресвитерских обязанностей, св. Григорий, между прочим, пользуется случаем, чтобы показать важность священства и представить всю трудность пастырского служения. Здесь мы видим, что даже тот, кто был посвящен Богу от чрева матери своей, кто все время готовил себя на служение Богу, чей ум, обогащенный мудростью и глубокими познаниями, способен был к просвещению других, чье сердце, чуждое всего земного и обращенное к небесному, могло служить примером святости и нравственного совершенства, – и тот считал себя недостаточно приготовленным к высокому пастырскому званию в то время, когда родительской рукой низведена была на него благодать священства: много, очень много, по его собственному сознанию, недоставало еще ему для того, чтобы ему «стать во главе полноты Христовой».[1333]